Дэниэл Абрахам - Тень среди лета
В темном небе сияли звездные россыпи. Далекие дворцовые и городские огни почти терялись среди них. Лиат залюбовалась луной – сияющим серпом света, обнимающим ноздреватую тьму. Сверчки и лягушки распевали вовсю, подстриженная трава у пруда с карпами щекотала ноги. Лиат внимательно огляделась и только потом вылезла из халата. Прудовая вода была ничуть не хуже банной. Рыбы метнулись от нее врассыпную. Камыши у берега при каждом колебании воды шуршали листьями – словно сухие ладони по коже.
Лиат лежала на спине, медленно перебирая ногами, и думала об Итани. Она не чувствовала себя изменницей, хотя знала, что это так. Маати и Итани – Ота – как будто заняли совершенно разные части ее сердца. Итани был ее возлюбленным, тем, с кем она делила постель многие месяцы; а Маати – ее другом, поверенным всех тайн, единственным утешителем в мире, где сейчас нет даже Оты. За эту поддержку она готова была поступиться и чистой совестью и спокойствием. Лиат сама не понимала, как жизнь может быть так легка и одновременно трудна.
Холод пробрал ее до костей. Лиат перевернулась и свободно подплыла к берегу. Пальцы ног увязли в речном иле. После воды воздух казался во много крат холоднее. Когда она нашла халат, ее била дрожь. Ночь обезмолвела, птицы и насекомые утихли.
– Должно быть какое-то правило поведения в подобных случаях, – произнес Бессемянный из темноты, – но мне оно неизвестно.
Лицо андата как будто висело в воздухе; бледные губы кривились в ироничной и одновременно мрачной усмешке. Он шагнул вперед. Лиат рывком запахнула халат. Его одежды – черные с синим отливом – то растворялись в темноте, то снова появлялись. Андат что-то вынул из рукава и протянул ей. Косынку.
– Когда я увидел, где ты, то решил тебе принести.
Лиат взяла ее и машинально изобразила благодарность. Андат небрежно ответил, сел на корточки у пруда и стал смотреть на воду.
– Ты выбрался из ящика.
– Из одного – да. Хешай-кво меня выпустил. Он уже несколько дней позволяет мне выходить при условии, что я буду оставаться в пределах видимости. Я принес священную клятву, хотя, наверное, все равно ее как-нибудь нарушу. Из-за меня он пошел на поправку. Запереть свою половину – особенно постыдную – значит дать ей возобладать над другой. Этим-то и опасно делить себя надвое, не находишь?
– Не понимаю, о чем ты, – ответила Лиат.
Бессемянный усмехнулся. Похоже, его забавлял этот разговор.
– Высуши волосы, – сказал он. – Я не сужу тебя, дорогуша. Я ведь детоубийца. А ты – семнадцатилетняя девочка, которая завела второго любовника. Куда мне с тобой тягаться.
Лиат обмотала голову и повернулась, чтобы уйти. Под ногами прошуршали сухие листья. Вдогонку прозвучали три слова – так тихо, что она почти приписала их воображению.
– Я знаю про Оту.
Лиат остановилась. В тот же миг, как по сигналу, снова грянул хор сверчков.
– Что ты знаешь?
– Достаточно.
– Откуда?
– Догадался. Что ты будешь делать, когда он вернется?
Лиат не ответила. Бессемянный повернулся и окинул ее взглядом, потом принял позу снятия вопроса. В груди Лиат вспыхнул гнев.
– Я люблю его. Он мой друг сердца.
– А Маати?
– Его я тоже люблю.
– Но он не друг сердца.
Лиат снова умолкла. В тусклом свете луны и звезд было видно, как андат печально улыбнулся и принял позу, выражавшую понимание, сочувствие и приятие.
– Я и Маати… мы просто нужны друг другу. Врозь нам плохо. Мы с ним оба совсем одиноки.
– Что ж, это хотя бы ненадолго. Он скоро вернется, – произнес андат. – Завтра, может быть. Или через день.
– Кто?
– Ота.
Лиат почувствовала, что задыхается. Чувство было очень похоже на страх.
– Нет, еще рано. Он не успеет!
– А по-моему, успеет, – возразил андат.
– Ему только до Ялакета плыть три недели. Даже если он найдет быструю переправу вверх по реке, то только сейчас прибудет туда.
– Уверена?
– Еще бы.
– Тогда признаю свою ошибку, – сказал андат так уступчиво, что у Лиат не нашлось ответа. Вдруг андат рассмеялся и охватил голову руками.
– Что? – удивилась Лиат.
– Ну и дурак же я. Ота – это тот самый Ота-кво, о котором рассказывал Маати. Он не поэт и у него нет клейма, вот я и не сопоставил одного с другим. Но если Маати отправил его к даю-кво… Да, несомненно. Это он.
– Я думала, ты все знал насчет Оты, – сказала Лиат упавшим голосом.
– Возможно, я преувеличил. Ота-кво… Ученик из «черных одежд», который не принял клейма и не стал поэтом. Кажется… кажется, я слышал подобную историю. Что ж, задам пару вопросов Хешаю и все раскопаю.
Лиат охватил ужас при мысли о содеянном. Она не столько осела, сколько рухнула на траву. Под ее весом хрустнули листья. Андат встревоженно глянул на нее.
– Ты меня провел! – прошептала она.
Бессемянный склонил голову набок и странно улыбнулся – чувственно, жалостливо и вместе с тем удивленно. Его руки приняли позу утешения.
– Ты не виновата, Лиат-кя. Маати рассказал мне все давным-давно, еще когда не знал, кто я. Если ты и предала сегодня своего друга сердца – а тому есть серьезные подтверждения, – то не со мной. Хочешь – верь, хочешь – нет, но эта тайна останется тайной.
– Останется, как же. Не верю!
Андат улыбнулся. На миг он напомнил ей Хешая-кво: лицо того было так же искренно.
– Обладать тайной – все равно, что сидеть на крыше с камнем в руках. Пока ты его держишь, жизни тех, кто ходит внизу, в твоей власти. Уронишь – останется только наслаждаться видом. Я не выдам твоей тайны без выгоды, а при нынешнем положении дел выгоды не наблюдается. Так что пока твои секреты останутся при мне.
Лиат встала в позу вызова.
– Поклянись!
– Ты забыла, с кем ты разговариваешь? Как, интересно, меня обяжет эта клятва?
Лиат уронила руки.
– Я тебя не выдам, – сказал Бессемянный. – Во-первых, незачем, а во-вторых, это расстроит Маати.
– Маати?
Андат пожал плечами.
– Я его полюбил. Он… он еще молод и недолго живет на этом свете. Однако у него хватит таланта и обаяния, чтобы избежать нашей участи. А вот достанет ли ума…
– Ты говоришь, как Хешай.
– Разумеется.
– А тебе… ты ведь не всерьез печешься о Маати?
Бессемянный встал. В его движениях ощущались легкость и свобода катящегося камня. На нем было просторное одеяние темнее ночи, а лицо казалось совершенной маской – фарфорово-белой, гладкой, как яичная скорлупа, и такой же бесстрастной. Сверчки до того разошлись, что Лиат едва уловила следующие слова андата:
– Через десять лет, Лиат-кя, оглянись назад, вспомни этот разговор и спроси себя, кто из нас был добрее к Маати.
15
Жизнь в селении дая-кво тянулась какой-то изысканной мукой. Чистый воздух, холодный камень улиц, всеобщее совершенство, однополость, одухотворенность и красота делали ее похожей на сон. Ота бродил по переулкам, останавливался у печей огнедержцев, слушал сплетни и перезвон ветряных колокольчиков. Посланники всех городов, облаченные в пышные наряды, прибывали и исчезали каждый день. Даже вода отдавала могуществом, даже воздух пах властью.
