Наталья Цепкова - Точка отправления
В ответ Таня кивнула.
— Можешь остановиться у меня, — ответила старушка, жестом приглашая пройти в подъезд, из которого только несколько минут назад выходил мальчишка.
— Нет, нет спасибо.
— Оставаться в такой час на улице опаснее, нежели переночевать у бедной старухи, — ответила та, и снова улыбнулась.
— А тут нет гостиницы? — повторила свой вопрос Таня.
— Почему же есть. Гостиница находится в другом районе. Наверное, ты приехала на главную станцию. Да что я говорю, она у нас тут одна. Так вот за администрацией, гостиница и находится.
— А больше нет? — растерянно спросила Таня, понимая всю безвыходность ситуации. Руки она сунула в карман и сейчас, найдя билетик, теребила его, пытаясь хоть как-то побороть волнение.
— Я живу одна, хотя и в трехкомнатной квартире. Ты меня не обременишь. Хорошая моя, район у нас далеко не безопасный, такси тут не ходят, ты, наверное, на последней маршрутке приехала, — добавила старушка, видя, метания Тани, — милиция к нам тоже не заезжает, так что я тебя одну не могу оставить на улице. Чего плохого с тобой детвора сотворит. Пойдем.
Доводы старушки были железными. Утвердительно кивнув, Таня проследовала за ней в подъезд единственного в этом районе трехэтажного краснокирпичного дома. Оказалась, старушка живет на втором этаже, и окна выходят как раз на детскую площадку, где они встретились.
Вскоре около дома загорелся фонарь. Он выделил тусклым желтоватым светом детскую площадку: песочницу, облезлую железную горку и покосившиеся качели, да скамейку, недавно вкопанную кем-то.
На удивление Тани квартира не выглядела бедной, и была, как шкатулка, набита всякой интересной всячиной.
Одна комната (в которой не было двери) была отдана под книги. Стеллажи стояли по всем четырем стенам, а рядом с окном маленькое кресло-качалка с торшером. Другая комната, была спальней хозяйки, а в третью — поселили Таню.
— Меня зовут, Зоя Никитична, — сказала старушка в дверях.
— Меня Таня.
— Танюш, располагайся, переодевайся и подходи. Я чайник поставлю.
Бардовые обои и в цвет им тяжелые занавески. Диван около стены соседствовал с пианино, а дальше снова стеллаж, вот только стояли тут не книги, а разные фарфоровые статуэтки и глиняные фигурки. Около другой стены стол комод, а на нем телевизор.
Тане не показалось, что хозяйка живет бедно. Сбросив с плеча сумку, переоделась в футболку. Девушка прошла на кухню.
В углу деревянный столик и две скамейки. Чайник уже вскипел, и старушка разливала кипяток по чашкам. На столе стояла тарелка с мармеладом и печеньем, а также несколько ломтей хлеба, лежали отдельно, если вдруг захочется сделать бутерброд с маслом, сыром или колбасой, которые старушка тоже успела нарезать.
— Ты помыла руки. Вот помой тут. И садись, — сказала Зоя Никитична, пропуская Таню, в уголок, а сама села около окна. Мельком глянув в окно, старушка покачала головой, заметив компанию парней, — вон, пошли шалопаи. Хорошо, что хоть тут не безобразничают.
— А почему? — спросила Таня, хотя тут же ей стало неловко за свой вопрос.
— Совесть, наверное, еще осталась. Ведь это учительский дом, стыдно, наверное, перед учителями озорничать.
Таня была поражена. Она не слышала, чтобы мальчишек из ее двора, останавливали какие-то учителя. Их могли остановить парни постарше, или Вадим, бывший боксер, а сейчас какая-то шишка, но никак не учителя — эти интеллигентные пожилые люди.
— А вы тоже учитель?
— И я учитель, — ответила старушка и улыбнулась, так что от ее узеньких глазок разошлись лучики — морщинки.
— Я и не думала, что кто-то еще слушается учителей вне школы, — добавила Таня, отпивая немного чая.
— А кого им еще слушаться, наверное, только тех, кто в них верит. У большинства этих детишек если и есть родители, то они либо спились, либо наркоманы, либо неудачные карьеристы, которые все свои ошибки списывают на детей. Здесь даже самый хороший родитель превращается в чудовище и своего ребенка хочет превратить в того же. Нормальных-то почти и не осталось, все разъехались. Пусть будут работать уборщиками, зато в районе, где с наступлением темноты, не страшно пройтись.
— Да, мне кажется, везде так.
— Везде, не везде. Но наш район считают никудышным, даже те, кто здесь живут. Мы хоть что-то пытается вложить в головы детишек.
Таня только кивнула в ответ и еще отпила чая, который был с приятным ароматом трав, а вместо сахара, был добавлен мед, который она очень любила.
— А ты не местная, верно?
— Да, — вздохнула Таня.
— А чего здесь? Кого-то ищешь?
— Можно и так сказать.
Зоя Никитична внимательно посмотрела на девушку не мигающим взглядом, казалось, ее морщины немного разгладились, а губы приобрели форму и цвет. Но тут она поднесла кружку ко рту, и отпила немного чая. И наваждение испарилось.
— У меня подруга жила в этом городе. Я знаю, что только около реки и все. Сейчас она в Москве, но мне надо найти ее родителей…
— А как ее зовут?
— Вряд ли вам ее имя что-то скажет.
— Скажет, не скажет. Но если она жила тут, то я ее должна знать. В этом районе только одна школа.
— Клюева Наташа, — медленно произнесла Таня. В глубине души, ей хотелось, чтобы старушка не узнала этого имени. Ей не хотелось думать, что Наташа жила в таком районе. Что здесь хорошего она могла видеть? Таня уже начинала сомневаться, зачем сюда приехала. Зачем все это затеяла? Хотя теперь ее подогревал другой, давний интерес к подруге.
— Клюева, — Зоя Никитична не надолго призадумалась, а потом удивленно приподняла брови, — да, помню такую. Курносая, белокурая. Да, да, точно помню. Эх, хорошая была девочка, умная, способная. А как рисовала. Я помню, как ее учитель изобразительного искусства хватил, Владислав Иванович. После нее, так никто больше не рисовал, не умеют наши дети смешивать краски, да и на фантазировать ничего не могут. А, Наташа была очень талантливой. Вот только подтачивали ее как вода камень.
— Что вы имеете ввиду? — спросила Таня. Прошлое ее подруги было овеяно тайной. Никогда та, не рассказывала о нем. А если что-то и упоминала, то всегда расплывчато, так что трудно было представить что у нее за плечами. Таня догадывалась, что она скрывает не самый лучший момент в жизни. Но что конкретно — разве поймешь. А тут есть возможность приоткрыть занавесу тайны.
— То, что родители у нее были, как говориться, оторви и брось. Отец пил, поэтому часто менял работу. Мать мечтала о иной жизни, поэтому в ней было столько злости на бедного ребенка. Ведь именно Наташа привязала ее к этому району, к мужу. Я помню Елену еще молодой. Она всегда заглядывалась только на хорошо одетых, да на гладковыбритых парней. А Витя ей подвернулся, после института. Они мало встречались, зато ребенок быстро родился. Вот и связали жизнь, без любви.
