Яна Алексеева - Оковы равновесия
Что-то позвякивает в отдалении, вода мерной капелью падает вниз, пахнет сыростью, железом и подгнившим деревом. Шуршание ткани, совсем рядом. Теплое дыхание касается кожи, обдавая запахом вина и гари.
Шаги, затихающие в отдалении, тихий стук железа о камень.
Человек?
Отошел…
И я медленно приоткрыла глаза. Осторожно выдохнула, осматриваясь сквозь слипшиеся ресницы.
Стены из серого камня, гладкий пол, блестящий в свете двух чадных светильников; неглубокую выемку, где я висела, буквально пришпиленная железными оковами, перегораживала частая решетка. И напротив, шагах в пяти-шести, был еще один огороженный проем, в котором я разглядела в свете огней, колеблющихся на ледяном сквозняке, второго пленника, точно так же распятого у стены.
Чуть в стороне каменные своды расходились, создавая ощущение, что там — большой зал. Не поворачивая головы, можно было заметить ритуальный камень, по краям которого плясали сине-зеленые огни. Человек в свободном черном одеянии, судя по теням, ходил вокруг него, шелестя подолом по плитам пола. Остановился, обернулся, поведя рукой, отчего светильники вспыхнули ярче, заливая закуток ярко-оранжевым сиянием. Боль резанула по глазам, слеза скатилась по щеке. Я сморгнула, вглядываясь в человека напротив.
Мужчина… в каких-то черных обрывках, волосы спутаны, лицо покрыто грязными разводами. Но что-то мне подсказывало, что я знаю, кто это такой. Лейр Шинорский, мой хранитель.
А кто же еще? Кто еще связан со мной столь крепко, чтобы не бросить в тронном зале под атакой полусотни хищных тварей? Клятвами, ритуалами, верностью и честью…
Но вот для чего мы здесь?
Гадать не буду, потому что рано или поздно узнаю точно. Только хотелось бы остаться при этом в живых… Но кто пешку спрашивает?
Отстраненная холодность в душе не давала скатиться в истерику или панику.
Пока я жива, игра продолжается… Да и венец все так же давит на виски.
Вот только ход свой я сделать не могу…
Да и думать не получается, я просто фиксирую происходящее, словно бездумный записывающий аппарат из моих обрывочных воспоминаний.
Пару вдохов спустя удалось чуть повернуть голову. Боль штырем вонзилась в затылок, проткнула насквозь шею. Но стало лучше видно алтарь и человека, ходящего вокруг него.
Да, это ритуальный круг. На черном, масляно поблескивающем в свете огней камне, исчерченном рунами так, что не осталось ни клочка свободного места. И руны эти едва заметно мерцали в своем отдельном ритме, затягивая взор в глубину, заставляя забыть…
Брр!
Человек… ритуалист замер, раскинув руки, и начал речитатив. С каждым словом огоньки, пляшущие на камнях, разгорались все сильнее, и, кажется, все горячее становилась кровь, текущая во мне. Незримый ветер начал легонько трепать широкие рукава его балахона.
В раздражении я дернулась, проверяя крепость оков. Выгнулась, когда жар прошел волной по спине, буквально выжигая позвоночник.
Напротив дернулся и застонал, приходя в сознание, Лейр.
Мы почувствовали это одновременно?
Один вдох, и хранитель уже обшарил взглядом весь доступный ему кусок пространства. Долго, с три удара сердца, смотрел на меня, потом на измученном лице проступила горечь. И злость, печаль, обреченность…
Странно. Я не могу видеть выражение его лица. Но я… чувствую его эмоции.
Это… не очень хорошо.
Человек у алтаря на миг обернулся, не прерывая речитатива.
Черный провал вместо лица под глубоким капюшоном, словно и нет под одеянием ничего, ни капли плоти, а только дым.
Лейр застонал и обмяк, содрогаясь мелкой дрожью, меня жег накатывающий изнутри огонь. Хотелось вжаться в холодный камень, сплавиться с ним, чтобы облегчить боль. Пальцы свело судорогой, воздух загустел, забив рот и нос.
Слова ритуала взвились в воздух ритмичным пронзительным песнопением.
Свет над алтарем вспыхнул, высветив на мгновение все до единой трещинки в стенах, уплотнился и застыл в вышине ярко-синим шаром, словно оплетенным нитями черненого серебра.
Сердце замерло.
И вновь побежало, заходясь паническим перестуком. Сквозь гудящую в ушах кровь я расслышала свой собственный стон.
Огненный шар распался на искры, которые медленно оседали на камни, оставляя в воздухе длинные светящиеся дорожки.
Шею обожгло болью.
Нечто, по ощущениям похожее на огненную змейку, вырисовывало на коже сложные узоры. Круг, второй, третий…
В миг, когда боль слегка утихла, уже не заставляя жмуриться, я разглядела, как ярко-алая лента вьется по шее моего хранителя. Точно так же, как у меня, раз за разом, оставляя черный выжженный след, соединяя и связывая тела и души в единую систему. Вспыхнула и застыла между ключицами неразборчивой сложной руной.
Зачем все это?
Не знаю, ведь память моя — просто осколки, неправильная, искаженная мозаика из незнакомых картинок. Да и не изучала глупышка Ивон ритуалов…
Чего ждать?
Боли, смерти?
Когда человек в черном балахоне подойдет ближе, чтобы проверить результат…
Он подошел, даже скорее подплыл, к узилищу Лейра, дернул за рычаг, отодвигая решетку. Бормоча что-то неразборчивое, покружил рядом, широким жестом извлек откуда-то из складок балахона связку длинных тонких спиц, выбрал одну, развернув холодно блеснувшие лезвия веером. И резко воткнул куда-то в грудь моему хранителю.
Я поперхнулась. Дыхание перехватило от боли. Будто иглу в солнечное сплетение воткнули…
Но, кажется, действительно воткнули…
Не в меня.
Спицы исчезли, появился короткий нож. А мой хранитель приведен в сознание искрой, сорвавшейся с пальцев мучителя.
И сквозь слезы боли я смотрела, как этот нож стремительно расписывает, нет, раскрамсывает кожу. Уколы, порезы, разрывы…
Измученное, искаженное мукой лицо воина.
Удовлетворение, расползающееся по подземелью. Извращенное, страшное, питающееся болью довольство.
Я, кажется, рычала, выгибаясь. Лейр тихо шипел сквозь закушенную губу.
А часть сознания, что ранее оставалась отстраненно-равнодушной, все быстрее наполнялась мрачной злобой.
Этот ритуалист… провел связующий обряд! Как иначе назвать это!
Я чувствую чужую боль, всего лишь некую часть ее. Что же ощущает воин?
Мучительная пелена все сильнее застилала сознание, отделяя разум от реальности.
И прервалась, давая отдышаться. Я затихла, желая исчезнуть, провалиться, раствориться…
А человек с коротким кинжалом повернулся ко мне. Скользнул ближе, приникая к решетке. Из-под капюшона на меня посмотрела голодная бездна.
