Сергей Иванов - Сезон охоты на ведьм
Вдвоём они вступили в большую комнату, когда-то выглядевшую роскошно, а ныне обветшалую и запылённую. По широкому столу, непременному атрибуту здешних покоев, были разбросаны засохшие объедки, пустые бутыли, упаковки от презервативов, кружевные трусики, чулки. Вкруг стола устроились несколько пышных постелей, дразня скрученными простынями и причудливо разложенными подушками. Видимо, вчерашняя пирушка удалась на славу, а затянулась до рассвета – следуя общей тенденции, творцы переходили на ночной образ жизни.
Не глядя на Вадима и не выказывая более радушия, аббат доплёлся до продавленного кресла, кряхтя опустился в него, по очереди уложил опухшие ноги на скамеечку и прикрыл глаза морщинистыми веками. Судя по всему, сегодняшний вечер дался ему нелегко. А куда денешься – первосвященник!
– Кэт помянула как-то, – произнёс он страдальческим голосом, – будто ты владеешь массажем?
– Перебьёшься, – откликнулся Вадим. – Лучше прими душ, ручонками помаши, побегай вокруг стола…
– И чёрт с тобой! – оскорбился Калуф, бессильно откидывая голову. – Убудет от тебя, да?
– Я не оказываю подобных услуг мужикам и, как правило, не жалею их. «Если хилый – сразу в гроб».
– Это я хилый? – Аббат выпятил ребристую грудь, однако не убедил этим даже себя.
– Тогда не ной. Наслушался за сегодня.
– Господи, укрепи! – вздохнул Калуф. – По-твоему, легко сию публику держать в узде? Расползаются аки тараканы – кто за выпивкой, кто по бабам.
– А в чём, собственно, цель? – спросил Вадим. – Ради чего стараешься?
– Ради чего? – Аббат подумал. – Видишь ли, у истинных творцов мозги не терпят безделья, зато их легко увлечь ерундой. Это как река, кою не остановить, зато можно направить в иное русло. Вот опасность! Рассадить бы братьев по кельям, оградить от забот и соблазнов…
– От жизни?
– …заставить наконец творить. А то они больше распинаются о тех шедеврах, какие наклепали бы в надлежащих условиях, но сами от таких условий бегут. Запирать их, что ли? Остричь всех, униформу ввести, как в нормальных монастырях, – чтоб похвалялись друг перед другом творениями, а не нарядами.
– Раздень, – предложил Вадим, – догола. Тут все и увянут. Чем гордиться, на что намекать – всё на виду. Это ж хоррор получится, а не эротика! И сбегать сразу расхочется.
– То и худо, что на виду. Они ж дремучие, даром что творцы. Увидят на дамах запретное, ни о чём ином думать не смогут – вынь да положь!.. Точнее, всунь. Не расселять же их по баракам?
– По стойлам.
– Может, их вовсе кастрировать, как в некоторых сектах? Сразу прекратят развратничать да интриговать, а здоровье, говорят, даже улучшится.
– И проживут намного дольше, – поддакнул Вадим. – Только захотят ли творить?
– То-то и оно, – вздохнул настоятель.
– А что, ваша продукция ещё пользуется спросом?
– Как поглядеть. Имя не обессмертишь, а на прокорм хватает.
Словно подслушав, в открывшуюся дверь шмыгнули две невзрачные «мышки» с преданными глазами, видимо, из послушниц, и не без умелости принялись накрывать на стол. Была ли это обычная трапеза настоятеля либо расщедрились ради дорогого гостя, но ассортимент оказался на зависть.
Сколько творцов может набраться в миллионном городе? – прикинул Вадим. С тысячу? Пара-тройка сотен отошла Студии, больше туда не влиться, – а прочие, выходит, остались без призору? Но ведь и крутарям хочется иногда оттянуться. («И зрелищ», а как же!) И кто снабдит их, если не творцы? В конце концов, даже у лагерников пользовались спросом фантазии Штильмарка, а чем крутари хуже? Не говоря о торгашах, умельцах, наймитах. Не всё ж им зарабатывать, надо и тратить? А творцы, как все прочие, стоят ровно столько, сколько за них готовы платить.
– Власти не беспокоят? – спросил Вадим, только «мышки» убрались. – Имею в виду Крепость.
– Что упало, то пропало, – слабо улыбнулся наставник. – Знаешь ведь? Мы даже сотрудничаем.
– А «волки»?
– Этим и вовсе… Какие у нас доходы? Самим бы протянуть.
– Ну, не скромничай – похоже, вы не бедствуете, – Вадим кивнул на стол. – Откуда такое обилие? Натуральный обмен, да?
– Нам повезло на прихожан, – уклончиво ответил Калуф. – Среди них немало людей со связями.
Вадим усмехнулся: уважают на Руси творцов. Только за какие заслуги? Ни ума народу не прибавили, ни совести.
– Вы как та жёнушка душегуба, – сказал он, – что не желает знать, на какие доходы жирует. А ну как придётся отказываться!..
– «Бойся данайцев», да? Уж я ль не боюсь!
– Оттого и похудал так? Смотри, старичок, не надорвись.
– А вот ты всё молодеешь, – позавидовал Калуф. – Словно тот чудик в Белой Руси, коего супружница отравила невесть чем, – так он с той поры крепчает год от года, а спать прекратил вовсе. Кто бы меня так траванул?
– Что ли, вычитал где? – заинтересовался Вадим. – Не скажу, что один в один, однако сходство имеется.
– Ещё говорят, температура у него упала градуса на три.
– Здесь мы разошлись: я-то прогреваюсь до кончиков пальцев, судя по реакции некоторых дам.
– «Для дам и не дам, – негромко напел Калуф, – совет хороший дам: нигде и никого не подпускайте к телесам».
– Тоже, совет!.. Уж лучше ошибиться разок-другой. В жизни не так много радостей, зачем лишать себя едва не главной?
– Ничего нет выше творчества! – возгласил наставник. – Что уводит в сторону, надо отринуть.
– А, собственно, что уводит? – осведомился Вадим. – У правильно устроенного человека «все дороги ведут».
– «Мир станет счастлив только тогда, когда у каждого человека будет душа художника», – со вкусом процитировал Калуф. – Кто сказал?
– Роден, – ответил Вадим, – Огюст. Это и есть ваша цель?
– А чем плоха?
– Творец, как высшая стадия человека!.. Думаешь, этим исчерпываются достоинства сапиенса?
– Был бы дар, остальное приложится, – заверил хозяин. – А одаривать должен Великий Дух и не абы кого, но достойных.
– Ну-ка, ну-ка… Это кого же? Выкладывай, чего вы тут без меня наворочали!
Понукаемый Вадимом, хозяин не без гордости поведал, сколь много преуспели они в построении нового братства, разросшегося уже настолько, что вполне могло именоваться даже не сектой или монастырём, но церковью – «божьим домом». Правда, сам Калуф до сих пор скромно звался аббатом, но в подчинении у него оказались кардиналы да епископы, не считая нескольких орденских генералов и одного великого магистра, ведающего охраной, – так что впору было вспомнить о равном значении слов «аббат» и «папа»: отец. А заодно о смысле других терминов, принятых в католицизме: «епископ» значило надзиратель; «кардинал» – главный (из надзирателей, видимо); «архи» – старший. Кстати сказать, монахи одного из подчинённых Калуфу орденов провозгласили себя доминиканес, «псами господними», и учредили церковные Суды под председательством епископов. Другой орден больше смахивал на тайное общество либо секретную службу, хотя именовался не Обществом Иисуса, а Школой Основателя. Третий орден составили воображенцы.
