Глориана, или Королева, не вкусившая радостей плоти - Муркок Майкл

Ну а снаружи ликующая, топочущая, свистевшая, размахавшаяся шапками толпа угрожала разнести дворец до последнего камня.

Лорд-Канцлер не спеша пошел вдоль галереи, поглядывая вниз на двор, затем отворил дверь в туннель и вскоре стоял один в темноте и безмолвии в Тронной Зале Герна, вслушиваясь в биение собственного сердца, шипение собственной одышки.

– О, сколь погубительной может быть Романтика.

Он будто доверял мысли призраку Герна, ибо говорил почти дружески. Именно Монфалькон умертвил короля, шепотом препроводив его в последнее безумие, воодушевив влезть в петлю, спрыгнуть с куртины, повиснуть вдоль стены, вперясь мертвыми выпученными глазами в тот самый двор, на коем Квайр, презрев и условности, и возмездие, подвел Летнее Зрелище к его блаженной кульминации.

Глава Двадцать Четвертая,

В Коей Лорд Монфалькон Измышляет Средства Исправить Положение

– Эрлство для Жакотта, затем Жакотт для Королевы. – Губа лорда Монфалькона трепетала, ибо он видел, сколь легко можно все спасти. – Только придется избавить ее от некоторых препон. Сераль, дети… – Он возвернулся в старую Тронную Залу спустя два дня, проведенные в постели за охлаждением головы и просчетом интриги. – Что до Квайра, я не в состоянии сделать то, что надлежит. С нею должен переговорить Ингльборо, поведать ей правду, предостеречь… – Он потер чешущийся нос. Огляделся, помаргивая, в сочащемся сверху пыльном свете.

Чик-чпок, чик-чпок из глубин проступающего обезьяноидного статуария. Вошел Том Ффинн.

– Почему здесь, Перион?

– По моему ощущению, так безопаснее.

– Чем в собственном твоем кабинете?

– По ощущению, вестимо.

Ффинн пожал плечами.

– Место будит нежеланную память.

Из туннелей за старой Тронной Залой донеслось словно бы тиканье семейства обезумевших часов, и в дверях появились лакеи с лордом Ингльборо на шестах, державших кресло. Над ним колыхалось белое перекошенное лицо Ингльборо, стянутое болью. Клочок, в голубом и серебряном, бежал подле паланкина.

Лорд Монфалькон повел рукой, указуя на плиты; паланкин был опущен, лакеи отосланы жестом. Трое мужчин сидели в луче мутного солнца: Монфалькон в складчатых одеждах на нижней тронной ступени, Том Ффинн, вытянув ногу, на каменном брусе, Ингльборо на кресле. Клочок, тактичный мальчик, мерил шагами сводчатый периметр.

– Итак, сей Рыцарь-Пастух, сын Татирия, уже делит с Королевой постель! – Том Ффинн был в восхищении. – Не может же сие взволновать тебя так сильно, а, Перион? Он не первый простолюдин…

– Он может, однако, оказаться первым убивцем. – Монфалькон вздрогнул, укрощая свое тяжко дышащее тело.

– Ты его подозреваешь? – Ингльборо говорил шепотом. – В чем?

– Я его знаю. Я знаю, что он такое. Я знаю Квайра.

– Пока он угождает Королеве, – продолжал Том Ффинн, хотя и был поражен страстностью Монфальконовых слов, – разве важно, что он из низов? – Он прервался, вдруг уделив пристальное внимание другу. – А?

– Он ей угождает. О, вестимо. Се его ремесло. Обман и лесть. – Монфалькон слышал кое-что из нашептанного Квайром Королеве той первой ночью, слышал ее ответы и был беспомощен, ибо капитан ее очаровывал, утешал, играл отца, брата, мужа, всех вместе; играл на ее усталости, ее чувстве потери, ее жалости к себе, заставляя ее полюбить его. Квайр был столь добр. Его ласки (Монфалькон слышал, как она сие сказала) были как крылья мотылька. И вместо того, чтобы вести ее к надлому, Квайр утешал ее до примирения, как не поступал до того ни один любовник, и даровал ей безмятежность и ограждающую длань. Монфалькон той ночью сошел с ума. Ныне одна из его жен возлежала на собственном одре, близка к смерти, и все из-за обуявшей его ярости.

В молчании, порожденном его словами, Монфалькон прибавил:

– Я убежден, что он – убивец леди Мэри. И, вероятно, сира Томаса Жакотта.

– Но он не бывал во дворце ранее.

– Он жил в стенах, конструируя требуемую сцену, прежде чем решился на выход. Он – великий актер.

– Стены суть смерть. В них чудовища. Я слышал! – Том Ффинн глядел на сплошной гранит, лицевавший Залу изнутри. – Недочеловечьи паразиты, коих нельзя вывести, ибо они прячутся в затерянных склепах глубоко под поверхностью.

– Все экспедиции закончились неудачей. – Лорд Ингльборо говорил очень медленно, его голос был едва громче бормотанья, даже усилен стрельчатыми сводами. – Однако нам они никогда всерьез не угрожали, не более чем угрожают крысы. Достанет щепоти яда.

– Что ж, – молвил Монфалькон, – там-то, я верю, он и скрывается. Он знает стены, как мало кто по сю сторону. Он может войти туда в любой момент.

– Ты изобретаешь гипотезу, Перион? – пожелал узнать Том Ффинн.

– Нисколько. Квайр был моим агентом. Он восстал против меня.

– Ты объявил его вне закона?

– Он сам себя объявил вне закона. Клянусь, он лелеет амбиции занять трон. Помешался на власти. Однажды я полагал его на сие способным.

– Так ему быть нашим королем, да? Иные простолюдины возвышались ровно так – в Альбионе.

– Род остается чистым последние полторы тысячи лет, – прошептал лорд Ингльборо. – Прямые потомки Оберона и Титании из легенды. А те, в свой черед, произошли от мифического Брутия, ниспровергшего Гогмагога. Она кровь от крови наследует Эльфиклею.

– Как и мы все сегодня – нет? – Том Ффинн улыбался.

– Не кровь я ищу защитить, – поведал им Монфалькон нетерпеливо, – но плоть, душу, самоё жизнь Глорианы. Будь Квайр жалким лиходеем из таверны и сумей он уберечь Альбион, женившись на Королеве, я б сделал его дворянином, доказал его знатность, если необходимо, либо изменил Закон. Но не в породе Квайра вопрос. Я страшусь намерений Королевы. Капитан умертвил сарацина. Он похитил полонийского короля. О, и он натворил много, много чего еще. Он зачал события, что привели нас к нынешнему повороту.

– И ты не сообщил Королеве? – Ингльборо нахмурился. – Почему? – Он повернул болящую голову, дабы узреть пажа, в отдалении маршировавшего по плитам. Клочкова поступь была будто медленно капающая вода.

– Квайр знает, почему. Се его игра.

– Потому что разоблачить его – значит разоблачить твои собственные секреты, не так ли? – Том Ффинн поджал губы.

Монфалькон признал сие.

Лорд Ингльборо вздохнул. Будто рев удаленной бури разнесся меж контрфорсов крыши.

– Нам так скоро грозит тимократия? Впадем ли мы, минуя все стадии за одно правление, далее в олигархию, потом в демократию и наконец вернемся к тирании? Ты должен, в самом деле, открыть свои тайны.

– И причинить более вреда? – Монфалькон был пренебрежителен к аргументу в целом. – Нет, Лисуарте, с нею должно говорить тебе. Скажи ей, ты слышал, что сей Квайр – вор, убивец, соглядатай. Скажи ей, если хочешь, что он, по вероятности, умертвил всех ее друзей – включая графиню Скайскую.

– Я бы солгал. – Ингльборо покачнулся в кресле. – О чем ты говоришь?

– Ты бы не солгал! – Монфалькон вскочил на ноги, закарабкался на трон безумца, развевая одеяния. – Ты бы повторил услышанное.

– Но ты ведь ее убил. Разве ты не сказал мне? Ты?

– Я не убивал.

– Я запутался. – Лисуарте Ингльборо увлажнил рот слюной. – Ты хочешь, чтобы я оговорил человека, о коем ничего не знал каких-то два дня назад? Се бестолковая уловка, Перион. Я сказал, я не сделаюсь частью твоих схем!

– Се переломный момент. – Пыль танцевала вокруг Монфалькона, когда тот на вершине пьедестала оборотился и плюхнулся в асимметричное кресло. – Тебе она поверит. Я не пользуюсь ее доверием – пока что. Квайр помог ей прийти к сему заключению. Она станет думать, что я всего лишь ревную.

– Так выложи пред ней факты, – сказал Финн трезвомысленно.

– Факты ее погубят. – Он поугрюмел.

– Ты говоришь, Квайр уже ее губит – и грозит довести до полного погубления. – Сир Томашин поскреб ухо. – Что, по-твоему, ты теряешь, Перион?

– Альбион. Сие благородство, что мы сотворили.