Мария Ермакова - Зеркала
Инвари нервно оглянулся — приснится же такое! Но воздух был свеж, и даже веяло чуть-чуть смоляным ароматом охов — деревьев Силы из самого Сердца Чащи, а веселые голоса детей беспокоили утреннюю тишину. Их фигурки шныряли в папоротниках, собирая хворост, ягоды и мелкую любопытную живность. Вот рядом с ним вынырнул из зарослей крепкий румяный парнишка. Ему было жарко, рубашка была расшнурована на груди, а в руке он держал зеленое лупоглазое чудо. По тяжелому дыханию мальчика было ясно, что чудо заставило побегать за собой.
— Гляди! — восторженно сказал ребенок, демонстрируя лягуша, и Инвари, улыбаясь, протянул руку и… застыл.
Ребенок доверчиво протягивал ему находку, но не на нее упал взгляд Инвари. Холодея, он присел на корточки и крепко сжал парнишку за плечо.
— Как тебя зовут? — ласково спросил он.
— Яни, — с достоинством отвечал тот.
Инвари отогнул воротник его рубашки и увидел красную петлю сыпи, уже захлестнувшую шею мальчика.
— Давно у тебя это? — Инвари показал на сыпь.
— С утра. Мать еще не видела — опять мыться заставит! — грустно констатировал ребенок.
— Знаешь что, Яни, — излишне спокойно предложил Инвари, — давай сходим, покажем твоего лягуша Афу? Он все про них знает. Ты ведь не боишься его, нет?
— Нет, — Яни вложил руку в ладонь Инвари. — А откуда он все знает?
Рассказывая про флавинов, Инвари подвел Яни к лазарету и, не заходя внутрь, кликнул Афа. Через мгновение тот выскользнул наружу, приветливо поздоровался с ребенком, восхитился находкой. Но, кинув взгляд на Инвари, посерьезнел и отвел их в сторону — в заросли кустарника.
Мальчик взахлеб рассказывал ему, как ловил лягуша. Кивая головой, Аф покосился на Инвари и одними губами пошептал:
— Что?
Инвари осторожно отогнул воротник рубашки.
— Взгляните.
Флавин опустился на колени и пристально осмотрел сначала лягуша — Яни настаивал на этом — а затем и петлю вокруг шеи мальчика, багровеющую на глазах. И тут Инвари впервые увидел, как бледнеют флавины — полосой, словно краски сползают с лица.
Яни растерянно замолчал.
— Может быть, я ошибся? — с надеждой спросил Инвари, зная ответ.
— Нет, юноша!
Аф достал из кармана штанов горсть неведомо откуда взявшихся красивых речных камешков.
— Нравятся? — спросил он мальчишку, высоко подкидывая их в воздухе и ловя все разом одной рукой. — Сможете так?
Яни восхищенно смотрел на представление. Лягуш выполз из его руки и скакнул в траву.
— Держите, — Аф протянул камешки Яну, — потренируйтесь здесь.
Мальчик занялся новой игрушкой, а Аф отвел Инвари в сторону.
— Вы спросили — как давно?
— С сегодняшнего утра.
— Это конец, дэльф! Завтра сляжет весь лагерь.
— Надо найти всех, с кем он общался…
— Боюсь, это будет куча народу…
— Значит, надо осмотреть всех!
— И отделить агнцов от плевел? — Аф невесело усмехнулся.
— Ради блага тех и других! — кивнул Инвари. — Еще не заразившиеся могут вообще не заболеть, но отделить их необходимо!
— А есть ли такие? — словно сам себя спросил Аф. — Что ж, недаром Гроза не любит вас, Один — вы приносите дурные вести!
Инвари только вздохнул в ответ.
Флавин посмотрел на ребенка.
— Он уже в испарине. Болезнь прогрессирует. К полуночи он умрет.
Инвари стиснул зубы.
— Вы начинайте осмотр, Аф, а я пойду к Гэри — пускай дурные вести лежат целиком на мне! Что-нибудь передать ему от вас?
Флавин грустно взглянул на Инвари. Его вертикальные зрачки расширились и казались безнадежно-бездонными.
— Вы и сами знаете, что сказать, юноша…
— И все же?
— Скажите что в лагере…, - Аф запнулся, — …красная чума.
***
Проведя в болезненном забытьи много времени, Утери очнулся. Что-то кололо его в бок. Охнув, он перевернулся на спину, пошарил рукой по полу и наткнулся на кусочек холодного влажного металла. В кромешной тьме он поднес к глазам Троицу и попытался представить, как она выглядит воочию — крестообразный кулон из серебра, каждый конец которого, кроме нижнего, оканчивался семилистником с капелькой алмазной росы в средоточии лепестков. Солнце и полумесяц украшали само перекрестие, а на нижнем конце символа была выплавлена золотая звезда с разной длины лучами, неровно покрытая глубокими бороздками. До боли сжимая пальцами острые края кулона, Утери молча плакал от бессилия, отчаяния и страха, пока слезы на иссякли совсем. Затем, спрятав Троицу глубоко в складки одежды, он осторожно ощупал голову и лицо — кости были целы, и постарался сесть. Чьи-то руки помогли ему.
— Кто это? — прошептал он.
В темноте казалось кощунством говорить громко.
— Это я — Логир. Вот вода, давай я промою твои раны.
— Вода? — удивился Утери.
— Братья не стали пить…
Логир не сказал более ни слова, но он и так понял. Раз в день сверху спускали бадью с грязной водой, и другую — с какими-то отбросами. Воду делили как величайшую драгоценность, оставляя бо льшую часть для искалеченных и больных. Ведь раненым или пребывающим в бреду братьям воды требовалось больше. Если ее не хватало, те, кто был сильнее, отказывались от своей доли до следующей раздачи.
Логир осторожно смывал с его лица запекшуюся кровь. Вода была холодной.
— Мы все тут умрем, — тихо сказал Логир. — И перед тем пожалеем, что родились на свет.
Он был старше Утери на двадцать лет и на восемнадцать лет дольше служил Свету. Утери нащупал его руку на своем лице, сжал.
— Не говори так! И ты, и я знаем, что Свет существует. Просто здесь темно.
В смехе, прозвучавшем в ответ, Утери почудились нотки безумия. Логир отцепил его пальцы и продолжил смывать кровь.
— Ты прав, брат, СЮДА свет не проникает!
— Неправда! — Утери был слишком слаб, чтобы сердиться. — Он здесь!
Он почувствовал, как в темноте шевельнулся воздух — Логир оглядывался вокруг.
— И где же он?
Утери помолчал. Ему показалось, что он не слышит дыхания братьев! Что он один на один в темноте с человеком, которого считал другом и которого сейчас… боялся.
— Здесь темно как в гробу! — зло сказал Логир.
— В наших сердцах… — прошептал Утери.
— Что?
— Свет, он здесь, в наших сердцах…
Логир долго молчал.
— Я молюсь Ей каждую минуту, — наконец, с трудом выговорил он, — я прошу не за себя! Я прошу за тебя, за братьев, за Нотэри, за других и даже за этих черных нелюдей. Но Она молчит. И тогда другой голос говорит мне, что живым я отсюда не выйду. И никто не выйдет. Адамант сгноит нас, растягивая наши муки насколько это возможно. Нотэри слишком самонадеянно отказал ему. Это говорит голос моего разума!
