Светлана Тулина - Страшные сказки для дочерей киммерийца
А ему все равно оказалось мало.
На шею, видите ли, не бросилась.
Обожания и благодарности недостаточно проявила. Ох, если бы не обещанный отцом за хорошее поведение арбалет — было бы тебе обожание и благодарность! Все демоны всех преисподних такой благодарности еще не удумали, каковую полной мерой отвесила бы тебе младшая дочь короля Аквилонии!
В прежней, роскошной комнате было полно оружия — бери и пользуйся! Даже мечи и кинжалы с настенных ковров убрать не удосужились! Ну ладно еще — копья да булавы, двуручные и полуторные эспадоны с тяжелыми гардами и мощными длиннолезвийными клинками, ей с такой тяжестью и вовек не справиться. Кривой тяжелый малхус начальника дворцовой стражи Квентия, например, или огромный клеймор черной бронзы, с которым отец играючи одной рукой управляется, ей не поднять, даже обеими, любому ясно.
Но — кинжалы!.. Но — всевозможные ножи, ритуальные и боевые! Прямые метательные так и просились в полет, изогнутые в виде серпа прямо с ковра, казалось, целят во вражье горло. Прямодушные саксы, поблескивающие широким листообразным клинком, коварные стилеты, больше похожие на шпильки для волос, и в тело входящие так же легко, как те самые шпильки — в уложенную прическу придворной модницы… С такими, пожалуй, даже Атенаис бы справилась.
Да и связали Лайне так, что любой ребенок освободится быстрее, чем жрец Дурги прочтет самую краткую благодарственную молитву — а Дурга из тех богинь, раздражать которых многословием благоразумным жрецам не следует. Если хотят жить долго и счастливо…
Лишь запястья — смех, да и только. Словно у нее нет ног! Так и подмывало ударить тяжелым деревянным башмаком, как учил ее старый однорукий стражник, оставленный отцом при конюшне из уважения к былым заслугам. Коротким замахом, не только ногой, но всем телом, от плеча — туда, где у противника кончается туловище, и начинаются ноги.
Очень хороший удар, она пару раз проверяла. Еще дома. Здоровенные конюхи валились на колени, словно подкошенные, и, зажимая обеими руками пострадавшее место, начинали выть и ругаться так, что Лайне забывала обо всем и восхищенно вслушивалась, стараясь запомнить как можно точнее особо понравившиеся выражения.
Хороший удар, короче.
Только вот обещанный арбалет — еще лучше…
Арбалет станет ее — если она до самого конца первой осенней луны будет вести себя так, как подобает настоящей принцессе. Как ведет себя та же Атенаис, к примеру. Отец обещал. И она — обещала.
А принцессы не втыкают кинжалы в горло чужим слугам и не бьют их деревянными башмаками. Пусть даже слуги очень мерзкие. Невозможно представить себе, чтобы старшая дочь короля Аквилонии в кого-нибудь вонзила кинжал. Или — того хуже! — ногой ударила. Совершенно невозможно. Атенаис — настоящая принцесса. Такая, что даже противно! Недаром ее все время в пример приводят.
Что бы сейчас сделала Атенаис?
Лайне нахмурилась, прикидывая так и эдак. Обхватив себя за плечи, ходила по комнате, стараясь согреться хотя бы движением, раз уж ни жаровни, ни теплых одеял в этой комнате нет.
Атенаис наверняка бы попыталась очаровать тюремщика. И у нее бы получилось. Она умеет. Поморгала бы дивными глазками, повыпячивала бы пухлые губки. А потом — опущенные ресницы, горестный вздох, пара слезинок — и обед готов, извольте кушать! Сколько раз за последние пару зим Лайне видела это на примере юных отпрысков отцовских друзей. И даже на самих отцовских друзьях, почтенных и убеленных сединами — сестрица, войдя во вкус, пробовала свои чары на всех вокруг, до кого могла дотянуться хотя бы взглядом. Даже на сороказимних! А старость, как оказалось, вовсе не спасает от глупости.
Нет, пожалуй, у Лайне так не получится — хихикнет в неподходящий момент и все испортит. Придется ограничиться послушанием и благодарностью.
Противно, но не смертельно. Придется как следует пореветь, размазывая слезы и сопли по лицу и одежде (если повезет — не по своим) Калечить ее не станут, и слишком сильно бить тоже не должны — иначе у отца могут возникнуть неприятные вопросы.
Она все продумала и ничего не боялась. Но почему-то вздрогнула от грохота отодвигаемого засова…
* * *Засов громыхнул вторично. Так похоже, но все же иначе — освобождая…
Лайне подтянула ноги к груди, стараясь закутаться в обрывки платья. Прижалась голыми плечами к холодному камню стены. Долго так сидеть нельзя, можно застынуть насмерть, но как же приятно холодит камень воспаленную кожу, обожженную плеткой.
Сидеть не больно, платье Эцхак разорвал только по вороту, скорее пугая, нежели действительно собираясь обнажить всю спину целиком для порки. А такую парчу что там плетка, копье — и то, пожалуй, не всякое пробьет!
Так себе порка была.
Куда больше крику и глупых угроз с клятвами на зуагири. Чтобы маленькая дурочка крепко-накрепко запомнила, от кого ее спасут. Этот своей страшной плеткой больше по стенам бил да по деревянной скамейке, словно промахивался. Ха! Промахнется такой, пожалуй.
Лайне подыгрывала, как могла — взвизгивала и дергалась на каждый удар, словно вовсе и не промахнулся он, испуганно хныкала и поскуливала. По-хорошему сейчас следовало бы поплакать — пусть любуются. Только вот…
Противно.
Лайне шмыгнула разбитым носом, размазала жестким рукавом по лицу подсыхающую кровь. По носу этот ее случайно задел, и даже вроде бы сам испугался, когда она, завыв тоненько и мотнув головой, оросила веером горячих красных капель и его самого и ближайшую стену. Нос — слабое место, много крови от малейшего удара, наградили же боги! Раньше ее это злило, а теперь вот — пригодилось. Потому что этот продолжать наказание не стал и почти сразу ушел. Вместе со своей плеткой. И теперь наверняка наблюдает за примерно наказанной пленницей через какую-нибудь смотровую дырку. Вместе со своим повелителем и господином. Разноглазых изображений Бела на стенах не было, и потому Лайне не определила пока, где же именно эта самая смотровая дырка находится. Но в том, что такое отверстие обязательно есть, не сомневалась ни одного удара сердца.
И потому, если не хочет она дальнейших неприятностей, стоит постараться…
Кровь из носа щекотала опухшие губы. Лайне опять отерла ее рукавом и попыталась захныкать — жалостливо и запуганно.
Вышло плохо.
* * *— Плохо работаешь!
Эцхак вздрогнул, стараясь выказать всем съежившимся телом как можно более полную картину раскаяния. Селиг бегал по мягкому ковру, скрадывающему звуки шагов. Услаждать свою печень принесенными расторопными рабами винами и фруктами он не желал. А желал чего-нибудь разбить. И лучше всего — если будет это чем-нибудь редким и немыслимо дорогим.
