Анатолий Герасименко - Тотем Человека
Что за расследование тогда она устроила, что за детектив! Черный — по умирающему, обессиленному телефону — быстро наговаривал: 'Точечная высотка, пятнадцать этажей, из окна на два часа Исаакиевский, на тринадцать часов Невский, прямо по курсу телебашня… ты слушаешь?' 'Я записываю', - отозвалась она. В этот момент у него отключился, наконец, телефон, и она едва успела спрятать бумажку — перед тем, как в спальню вошел Тим. Позже она провела не один час, расчерчивая циркулем карту, а потом вдоль и поперек избегала оказавшийся под подозрением район. Наконец, нашла восемь пятнадцатиэтажных домов, каждый из которых проходил по уликам как подозреваемый. Восемь раз по четыре квартиры. 'Здравствуйте, перепись населения, ответьте, пожалуйста, на несколько вопросов'… В первой квартире на нее хотели спустить собаку, в третьей — открыли и попытались затащить внутрь пьяные жлобы. Квартиры с шестой по девятнадцатую молчали.
В двадцатой был Черный.
Она подошла к парадной и набрала номер на домофоне.
— Да, — сказал чей-то голос.
— Милиция, откройте, — сказала она.
Пискнул зуммер, дверь открылась. Это срабатывало каждый раз. В первый раз она долго мокла под дождем, ждала случайного прохожего, совсем как котенок, выпавший из окна, потерявший дорогу домой. 'Откройте, милиция'. Это случилось, когда проклятый дождь залез за шиворот, и не было больше сил, и любимый был рядом, совсем рядом, руку, кажется, протяни, вот он, а не проникнуть к нему…
Да, милиции у нас боятся.
Дина поднялась на пятнадцатый этаж пешком. Ритуал. Пешком до рая. Если новомодный, хромом и сталью блестящий лифт застрянет между небом и землей, то Тотем знает, сколько времени ей придется звать на помощь. Сколько драгоценного времени, которого она должна потратить на Черного, на Черного, на Черного — и вернуться до ночи домой. Нет, даже представить страшно, уж лучше эта спиральная каторга — вверх, направо, направо, вверх, направо, направо, вверх, и так до того момента, когда она, наконец, тяжело дыша, подойдет к двери, наклонится к замочной скважине, облизнет губы, наберет воздуха, тихонько-тихонько прочистит горло и скажет:
— Ма-акс.
И важно дождаться, не отпрянуть от двери, не выпрямиться. Дождаться, пока он подковыляет на своих несчастных костылях к замочной скважине — с той стороны, и тоже пристроится — с той стороны — и тоже выдохнет — с той стороны:
— Привет.
Словно поцелуй. Его дыхание сквозь узкую дыру в толстом металле, прилетевшее на сквозняке, замешанное на аромате краски, но — его! Его! Дыхание, как первый поцелуй, год назад.
— Приве-ет, — вернуть.
Что самое главное в поцелуе?
Дыхание любимого.
Не влажное лобзание слизистой: этого полно и в сексе, а поцелуй не есть секс, вернее, это совсем не секс. Не возможность видеть глаза: недаром почти все зажмуриваются во время поцелуя, и правильно делают. Не касание кожи лица, с запахом пыли и городской бензиновой гари. Дыхание. Неповторимый, сладкий, пьянящий выдох возлюбленного. Целоваться — это дышать дыханием любимого человека.
И даже так, через замочную скважину: 'привет — привет'. Поцелуй. Почти.
Теперь — к делу. Квартира — сто вторая — рядом. Тогда, месяц назад…
'Как?'
'Не знаю'.
'Ключа нет?'
'Нет'.
'От соседей? Сказать, что заливают?'
'Там никто не живет'.
'Точно?'
'Точно'.
'А снизу?'
'И снизу. Нигде. Со всех сторон пусто, весь этаж пустой, один я. Робинзон, на хрен, Крузо'.
'И я… — прошептала она, — я… твоя Пятница…'
'Подожди, — сказал он. — Мысль есть одна'
Службы вскрытия дверей. Однажды они с Тимом возвращались под утро домой, Тим подвыпил и потерял ключ от квартиры. Бранясь, замиряясь, снова бранясь, они обзвонили дюжину друзей (повеселился разбуженный спозаранку Боб, предложивший услуги знакомого медвежатника — 'только вам малехо придется подождать, великолепные, он сейчас срок мотает'), пока, наконец, не нашли на клочке выброшенной газеты телефон круглосуточной службы вскрытия дверей. (Круглосуточной, нет, каково?!) Сонный мужик с тяжелым ящиком инструментов ровно две минуты возился над замком: через сто двадцать секунд цитадель семьи Ганиных пала. Нанятый взломщик получил 'на водку' (как выразился Тим) и отправился досматривать седьмой сон. 'Прикольно, — говорил тогда Тим, — он даже не спросил у нас документов. Типа, привет, ребята, вам дверь ломануть, а и пожалуйста, мне это пару пустяков, деньги мои — проблемы ваши…'
Над дверью квартиры номер сто два вызванный 'медвежатник' трудился минут двадцать. Документов он у Дины, разумеется, не спросил. Надо взломать дверь дорогущей квартиры в центре Питера? Нет проблем, только заплатите деньги. Абсолютно легальный бизнес. Правда, Дине пришлось распрощаться со всем содержимым кошелька. Но она только что вдохнула дыхание любимого, и ей было все равно.
Квартира номер сто два походила на пустой музейный зал после реставрации. Запах краски, лака, пыли. Много, много солнечного света. Дина высунулась из окна, посмотрела вниз и увидела, что по стене тянется узкий, в полкирпича, горизонтальный выступ. По странной прихоти архитектора такими выступами был опоясан весь дом, сверху донизу. Если забыть, что под тобой — сорок метров пустого воздуха, то вполне можно перейти по выступу до соседнего окна, где будет ждать Черный. Полтора метра, может быть, два. Немного. Надо только подстраховаться. Найти веревку, обвязать один ее конец вокруг талии, а другой конец привязать к батарее отопления. Но в сто второй не было веревки. Пришлось пожертвовать поясом — натуральная кожа, вот она, польза дорогих аксессуаров! — потом в ход пошла куртка, ее пришлось скрепить лифчиком. Из соседнего окна выглядывал встревоженный Черный, готовился поймать. Дина встала на подоконник, пошатнулась, вцепилась что было сил в раму окна, стала шарить отчаянно вытянутым носком. Наконец, ступила на выступ обеими ногами. Ветер, ветер, какой ветер здесь, на высоте! Дина обнаружила, что гораздо легче передвигаться, закрыв глаза. Маленькими, голубиными шажками она засеменила по кирпичной полосе, цепляясь пальцами за неровности стены, ломая ногти, пачкая блузку на груди. Потом Дине вдруг почудилось, что она падает, и Дина взвизгнула, но тут ее за плечо крепко схватил Черный, повлек, втянул в свое окно.
И они обнялись.
Так было в первый раз.
И во второй, и в третий.
Так случится и теперь.
Правда, теперь у нее была альпинистская веревка. Веревка лежала в квартире сто два, под северным окном, а в назначенный час оборачивалась единственной связью между квартирой Черного и всей остальной вселенной. Как будто Дина переходила по этой веревке в отдельный мир, где безраздельно властвовал увечный, но прекрасный демон, мечтающий об одном: вырваться из своей тюрьмы и навсегда улететь в края зеленых полей и серых скал. Улететь без нее — это Дина поняла с самого начала. Иногда она ненавидела Черного за то, что тот дал ей знать о себе на месяц, на два перед вечной разлукой. Да, он говорил, что вызовет её. Да, он говорил, что они будут вместе.
