Валерий Сальников - Гур
Утверждение, что посол Пилот является сильным магом жизни, зиждилось на том, что воины, через некоторое время после заклинания, почувствовали сильнейшую слабость в коленях и не могли держаться на ногах. Потом маг освободил дорогу карете, заставив траву перетащить лежащих бойцов в сторону, а деревья — откатиться. Командир отряда лежал лицом к отъезжающей карете и видел, как на прощание посол поднял вверх средний палец, что означало какое-то магическое действие, потому что силы бойцов вскоре восстановились. Почему он оставил в живых напавших разбойников, было неясно.
Генерал Цагаан посчитал милосердие к местным разбойникам, очевидным врагам ордена, недружественным шагом. Оно подчеркивало коварство ордена Знающих. Я от души развлекался нелепой трактовкой происшедших событий. Еще в прошлую встречу с Цагааном отметил его недалекость. Но, глупость может быть безвредной, а может — опасной.
Во время разбора итогов операции я внушал магистру мысль, что риск был неоправданным, а выигрыш — сомнительным. Сейчас магистр оценивал саму идею захвата, как чрезвычайно вредоносную. Кто сказал, что, в случае успеха, пленные послы раскрыли бы секрет управления каретой? И что позднее лазутчики Знающих не обнаружили бы карету на территории ордена? Это сразу бы поставило отношения между орденами на грань войны. Или что, окажись среди послов маг жизни, как оно и было, тот скрыл бы свое умение, а при допросе умертвил бы руководство ордена и охрану магией? Он легко лишил сил тридцати воинов, так что изъять из обихода десяток разумных ему было бы несложно. В душе магистра нарастало раздражение от того, что он пошел на поводу у Цагаана. Я поощрял подобные мысли и чувства магистра.
В конце концов магистр разразился гневной речью, в которой излил все негодование в отношении проведенной операции, в частности, и генерала Цагаана, в целом. Во время анализа последствий акции, сдобренного сочными эпитетами, Цагаан наливался кровью, пытаясь что-то возразить. Пора. Генерал выпучил глаза, широко раскрыл рот и рухнул на пол. Все бросились к нему. Позвали лекаря. Я покинул помещение, уже зная диагноз. Полагаю, новый заместитель магистра окажется более осмотрительным.
Домой!
Оунир. Мне страшно
Детство тянется к насекомым. Они любопытны, они порождают в душе тягу к насилию над собой и природой. А это уже — стимул к творчеству. Дали
Доброта — единственная ценность в этом иллюзорном мире, которая может быть самоцелью. Моэм
Я помнил, как увидел маленькие желтенькие штучки. Они были живые и бегали по траве. Побежал за ними, поймал одну штучку и раскусил. Было очень вкусно, как ягодка. Поймал другую желтую живую ягодку и тоже раскусил. Вдруг ягодки побежали на меня и начали кусать. Было очень больно. Я закричал. Дальше ничего не помнил.
Потом помнил, что какая-то людская тетя мыла меня. Было совсем не больно, даже хорошо, как будто мама гладила. Хотя мама мне говорила, что я не должен приближаться к людям, потому что они не любят нас, волков, и могут обидеть. Но эта людская тетя совсем не обижала, а наоборот, давала мясо, водичку и разные вкусные штучки. И у нее на руках было тепло и не страшно.
Мы пошли в дом тети. Странный у нее дом. Вокруг него место все время менялось. Заходишь в дом из одного места. А выходишь из него, то уже другое. Но рядом с тетей такое было не страшно, а интересно. Потом мы с тетей были в страшном доме, там было много больших людей, которые все время ходили и громко говорили.
Один страшный людской дядя хотел забрать меня у тети, я испугался и закричал. Но тетя защитила и дала попить вкусной водички, кисленькой, как те живые кусачие ягодки. Хорошо, что их тут нет. Возле моей тети все время был людской дядя. Один раз тетя его поцеловала и я понял, что он ее сын. Потому что мама меня целовала и я ее сын. А то, что дядя большой, значит он уже вырос.
Папа мне говорил, что, когда я вырасту, то стану большим и сильным, как сам папа. Тогда я не буду бояться людей и смогу забрать у них все, что захочу. Но мне от них ничего не надо, потому что камушков красивых у людей я никогда не видел. Я высмотрел на бережке речки, в песке, два красивых камушка, один красный, в белую крапинку, очень гладкий. Другой камушек был весь в полосках, синих, черных, желтых. И тоненькая серая полоска. В одном месте у камушка не хватало кусочка, но все равно, он был красивый. Я хранил красивые камушки в мешочке на груди. А у людей таких камушков нет, так что мне у них ничего забирать не нужно.
И еще мы с папой гуляли по лесу в виде волков. Было весело. Папа поймал какого-то зверька и дал мне погрызть кусочек. Вкусное было мясо. Теплое. Раньше я часто был волком, но уже давно. Потом мы вернулись домой и папа отдал маме этого зверька. Куда мои мама и папа пропали? Почему они не приходят и не заберут с собой? Неужели они совсем разлюбили меня и ушли искать себе другого сына?
Добрая людская тетя часто спрашивала, как меня зовут, но я сразу пугался, потому что мама не велела говорить с людьми, они злые. Но моя тетя совсем не злая, поэтому я ей потом скажу мое имя. У тетиного сына есть дочка. Он ее носит на руках и часто целует. Она смешная и совсем не страшная.
Когда я проснулся, то увидел, что тетин странный дом исчез, а мы с дочкой дяди, который моей тети сын, лежали в постельках в незнакомой комнате. Потом зашел дядя, тетин сын, и повел меня в другую комнату, где рассказал, что в этой комнате можно писать и какать в белый тазик. А больше никуда нельзя. И можно мыться водой в большом белом корыте. Я сделал так, как он мне рассказал, и мы вернулись назад. Потом пришла добрая тетя и взяла меня на руки, а дядя взял на руки дочку. Тетя и дядя куда-то понесли нас с дочкой.
Мы долго шли. Сначала мы вышли из комнаты и попали в другую, совсем длинную комнату. Мы долго шли и я увидел много красивых штучек на стенах и на потолке. Потом зашли в комнату с коричневыми ступеньками, тетя и дядя спустились по ним и вошли в еще одну комнату. Я уже запутался, где мы находились, потому что комнаты не хотели кончаться. Потом, наконец, мы попали в большую комнату, где вкусно пахло. Я увидел стол, такой же как у нас, но большой. Даже еще больше. И много табуреток.
За столом сидел огромный людской дядя, совсем без волос и смотрел на меня. Я испугался. Но дядя улыбнулся и я понял, что этот дядя — нестрашный. К нестрашному дяде подошли и сели рядом две людские тети. Они поцеловали дядю и стало ясно, что они его мамы. Значит, мамы нестрашного дяди тоже нестрашные. Хотя одна тетя с белыми волосами имела опасный запах. Не страшный, а опасный. То есть, на нее волкам нельзя нападать, даже совсем взрослым, потому что сразу станет очень страшно.
