Мэрион Брэдли - Наследники Хамерфела
Там были кролики, ежи, белки и еще пара-тройка мелких тварей, которых не смог опознать даже выросший в лесах Конн. Но были среди них и медведи.
Эрминия задумчиво оглядела зверье. Через некоторое время время она встала и пошла к животным.
— Когда я превращу их, это будет лишь видимость армии, — сказала она, когда остальные подтянулись к ней. — Кролики останутся кроликами, и если их напугать, они не будут сражаться, а дадут стрекача.
Это, по мысли Конна, вполне соответствовало действительности, а как — медведи? Они с Флорией стояли рядом. Девушка тихо произнесла:
— Думаю, один вид большой армии остановит отряд из Скатфелла и боя не будет. Я бы не отважилась управлять медведем даже в человеческом обличье!
То же самое подумал и Кони.
— Ни в человеческом, ни в каком другом! — сказал он. В этот момент Эрминия подошла к первому животному. Она побрызгала на него водой и тихо произнесла:
— Оставь облик свой, прими — человеческий.
У Конна на глазах протестующе заверещавший зверь исчез, а вместо него на том же месте оказался небольшого роста человечек, одетый в коричневое с серым платье. У него были заячьи зубы, и, как предупреждала Эрминия, явно чувствовалось, что нутро у него кроличье, хотя внешне он походил на человека. Сейчас Конн понял, что мать имела в виду, когда обещала поднять против скатфеллских солдат медведей и зайцев.
Наконец Эрминия закончила работу, и теперь действительно казалось, что перед ними стоит целая армия, но Конн-то понимал, что на самом деле войско — лишь скопище диких зверей. Аластер тоже это понимал, поэтому сказал:
— Но они ведь все равно не смогут за меня сражаться, пусть и в человеческом облике…
— Единственная наша надежда — что сражаться им не придется, — ответила Эрминия. — Но я дам тебе телохранителя, который действительно будет защищать тебя не на жизнь, а на смерть.
С этими словами она подозвала Ювел. Старая собака подошла, и, как это было уже однажды в Тендаре, Эрминия пристально посмотрела ей в глаза. Потом Эрминия побрызгала водой ей в морду и произнесла:
— Оставь облик свой и стань тем, кем желаешь быть.
— Ого! — воскликнула Джермилла. — Она превратилась в женщину!
— Теперь она, как и вы, — женщина-воин, — сказала Эрминия. Повернувшись к Аластеру, она предупредила: — Ювел будет сражаться за тебя до последней капли крови, такова ее природа.
Аластер посмотрел на рыжеволосую женщину, стоявшую там, где только что была собака. На ней было грубое кожаное платье, а на поясе висел меч.
— Неужели… неужели это Ювел?
— Это тот облик, который она приняла, чтобы защищать тебя, — ответила ему мать. — Это истинное обличье обитающей в ней души, или, по крайней мере, примерно так она себя воображает.
Тут Аластер вспомнил, что Ювел охраняла его всю жизнь, действительно, уже в самых ранних детских воспоминаниях собака была с ним.
— Но если она не может драться…
— Я не говорила, что она не может драться, — поправила его Эрминия. — В ее природе заложено — защищать тебя, я сказала, что, возможно зверям не придется сражаться. Они будут только создавать видимость армии, и это то, что нам нужно, но реально защитить нас они не могут.
Ювел легла на землю у ног Аластера. Аластер даже испугался, что та в любой момент может начать лизать ему руки, и совершенно не представлял, что ему делать в этом случае. Ювел по-прежнему оставалась собакой, хотя сейчас выглядела по-другому. Только глаза оставались прежними: большими, карими и преданными.
21
Аластер сидел в кустах и ждал появления скатфеллской армии. Его собственный отряд, состоявший из удручающе малого количества настоящих людей и огромной по численности «армии», созданной волшебством его матери из медведей и кроликов, ждал вместе с ним. Их было столько, что стоило разведчикам Скатфелла бросить на них хоть один взгляд, как противник тут же развернулся бы и убрался восвояси, по крайней мере, именно на это надеялся Аластер.
Но если Скатфелл воспользовался лараном и узнал, что здесь ему приготовили, что тогда? На победу в реальном бою, имея под началом такое войско, Аластер надеяться не мог, бойцы разбегутся. Армия, состоящая в основном из кроликов, наверное, хорошо умеет бегать, с мрачным юмором подумал он.
Ювел спала у его ног. Поскольку им оставалось только ждать, она улеглась на земле и заснула. Это больше, чем все остальное, напомнило ему, что какой бы облик она ни приняла, по сущности своей она оставалась его старой собакой.
И это заставило его призадуматься, мать сказала, что Ювел защитит его. Но как может эта странная воительница защитить его лучше нормальной собаки? Аластер хоть и любил Ювел, но про себя отметил, что в человеческом облике она выглядела вовсе не так грозно.
Еще до отъезда из Тендары мать говорила, что может изменить внешность собаки, но тогда она сказала, что та лучше защитит его в своем естественном виде.
Времени на размышления ему больше не осталось. Очень скоро он услыхал отдаленный гомон. Такого звука раньше слышать ему не доводилось, но он узнал его и без чужих пояснений. Звук был характерный, принадлежать он мог только армии на марше. Одновременно Аластер различал и доносившиеся издалека гудки труб и бой барабанов. У Айдана ничего подобного быть не могло, только почетный эскорт, не имевший, по словам Гейвина, при себе средств защиты. Такая несправедливость заставляла кровь Аластера вскипать от негодования.
Ювел встрепенулась и потянулась. Сквозь стиснутые зубы Аластер произнес:
— Ну, девочка, настал наш час.
В ответ она издала странный звук, означавший готовность к действиям: полурык-полувой. В душе Аластера царили возбуждение и страх — это был его первый бой.
«А вдруг меня убьют? А вдруг я ударюсь в панику? Удастся ли мне все это пережить и вновь встретиться с Ленизой?»
Он наполовину завидовал Конну, у которого был в таких делах хоть какой-то опыт.
И тут мимо со свистом пролетела стрела, не успев до конца додумать, какая судьба уготована ему в первом бою, он тут же оказался в самой его гуще.
Эрминия рассказала, что собираются сделать остальные, это был старинный горский трюк. За кустами, в которых он сидел, послышался шорох: нескольких настоящих солдат и множество заколдованных медведей, кроликов и ежей продирались по подлеску, поднимая такой шум, словно в засаде сидело целое войско.
Единственным узнаваемым звуком было заунывное пение волынки, на которой играл старый Маркос. Волынка доносилась издалека, и, отражаясь эхом, создавала впечатление, что их там много. Аластер никогда бы не мог подумать, насколько тяжело определить, играет ли это одна волынка, или их — целая дюжина, когда звуки доходят с разных сторон: отраженные от холмов и леса.
