Ира Аллор - Девятое кольцо, или Пестрая книга Арды
И все же что за возмущение качнуло невидимые стены окружающего Блистательный Аман покоя?
«Дознаюсь, ничего никуда не денется», — размышлял Манвэ, глядя на величественно садящееся за гребни Пеллор солнце, — тоже, между прочим, подарок Единого. Возникло себе — и все. Хорошая вещь. А то либо столбы подкопают, либо деревья поедят, и сиди в темноте по милости неугомонного братца. Тьма — это просто отсутствие Света. Значит, вместе они существовать не могут? Нет. Вот и Эру то же самое говорит. А этот мятежник говорил про Свет, идущий из Тьмы… Абсурд. Игра парадоксального ума. А звезды ночью? Для чего-то же она, ночь, понадобилась? Наверное, и Солнцу, что бы оно из себя ни представляло, отдых нужен… Интересно, кого им заведовать приставили? Ладно, и так дел хватает. Они, дела, всегда почему-то находятся.
Теперь вот еще одна неясность. Исходящая, по ощущению, из чертогов Ниэнны. Что у нее там? Уж не пытается ли связаться с Мятежником? В принципе такая возможность есть, то есть нет, нету ее, такой возможности, Врата запечатаны, причем печатью Вечности… Но что же происходит там, у порога Пустоты? Уж не пытается ли ОН (ну надо же его как-то называть, хоть мысленно — неназываемого) выбраться, вернуться? Чепуха. Это невозможно сделать — оттуда, и магическая защита его не пропустит. Да и дальше Валмара ему не уйти. И куда — теперь в особенности? Но… вдруг? Он — в Валиноре? Снова смута? Брожение в умах? Разлад? Да не может этого быть — никогда… Но проверить стоит. В самое ближайшее время.
* * *
Аллор неторопливо направлялся домой. Что-то разбудило его утром — даже на той глубине, где они жили, чутье подсказывало ему, день или ночь на поверхности. Выскользнув из-под одеяла, не потревожив Эльдин, он решил учинить прогулку. Навестил полюбившееся им обоим небольшое, неправильной формы озерцо, стиснутое скалами отрога Пеллор, что примыкает к чертогам Намо. Нарвав там бледно-голубых цветов, в немереном количестве облепивших каменистый берег, сплел странной формы венок и, водрузив его на голову, двинулся восвояси. Венок предназначался, разумеется, Эльдин. Ритуал не ритуал, а приятно. Цветы они любили оба.
Проскочив мимо жилища Владыки Судеб, майа спустился в глубину Залов. Внезапно краем зрения он уловил некую тень. От пришельца волной ударили бессильная злость и какая-то застарелая тоска. Впрочем, он начал меняться: ярче проступали краски, сгущалась плоть.
«Это похоже на майа», — подумал бывший кольценосец, наблюдая метаморфозу. Незнакомец напомнил ему Гортхауэра тех, нуменорских времен, сходство было разительным, хотя ростом этот был чуть поменьше, и волосы — более гладкие, а глаза — темные и невеселые. Обретя осмысленное выражение, они уставились на обитателя Залов.
— Ты кто? — спросил вновь прибывший, похоже, просто чтобы нарушить молчание. Впрочем, здороваться в Обители Мертвых?
«Он бы еще про погоду спросил», — подумал ехидно Аллор, а вслух сказал:
— Ваш вопрос несколько пространен для приветствия; впрочем, зовут меня — Аллор. Позволите узнать ваше имя?
— Действительно, вы правы. — Майа, смутившись, перешел на почтительный тон: — Я просто не ожидал встретить тут кого-то живого, тем более майа, да еще незнакомого. Мое имя — Курумо.
«Курумо! — вот так встреча…» О ком о ком, а об ученике Ауле Аллор слышал немало. Великий Кузнец часто вспоминал его — с теплом и грустью. Собственно, он и о Гортхауэре худого слова не сказал, но Курумо — Ауле явно тосковал по нему, ушедшему вершить волю Валар в Средиземье.
Показывая новым майар работы Искуснейшего, Кузнец рассказывал об ученике, впрочем, довольно скупо и без явной охоты, если дело не касалось искусства. Аллор без труда понял, что Курумо в Средиземье знали как Сарумана, а о владетеле Ортханка он был наслышан — от того же Саурона, который, судя по всему, люто ненавидел главу Белого Совета. Впрочем, тогда причины подобного отношения мало интересовали девятого назгула. Черная Книга добавила несколько сочных штрихов к портрету ученика Ауле, бывшего, как оказалось, творением Черного Валы. В голосе Кузнеца, когда тот говорил о Курумо, читались горечь вместе с какой-то затаенной нежностью и — ощущение вины… Сопоставив все, что им было известно, майар поняли: Саруман сделал выбор — нелегкий и страшный. Между сотворившим и воспитавшим. Правда, обстоятельства, повлиявшие на решение, были неясны, но, собственно, какое им дело до него — искуснейшего и верноподданнейшего? Расспрашивать Кузнеца в любом случае не хотелось: запуганный, казалось, навсегда, боящийся что-то не так сказать или сделать, он внушал жалость. Способный творить красоту, имеющий власть надо всем, что хранила в своих недрах Арда, он лишь исполнял — от и до. Что сломило могучего Валу, они не знали, хотя чувствовалось: какое-то потрясение, некогда им пережитое, наложило печать на дальнейшее его существование. Навсегда. Это случилось с ним очень давно, еще до того, как он сковал Ангайнор; то, что он создал — цепь, было лишь следствием. Так или иначе, творцом он быть перестал, и сам так считал в первую очередь, хотя изделия, выходящие из его рук, отмеченные печатью высокого мастерства, отличались изысканностью цвета и совершенством формы… Но все же что-то незавершенное было в них, и не та недосказанность, сообщающая произведению манящую, чарующую тайну, но ощущение надлома, срыва, недопетой, прерванной на полувздохе песни.
И вот теперь эта встреча в Залах. Наверное, если бы не знакомство с Мелькором, бывшему назгулу было бы до Курумо, хоть он Гортхауэру и брат родной, не больше дела, чем до многих других, с кем случалось беседовать, но сейчас… Захотелось понять, как смог майа сделать это — привести в исполнение подобный приговор. Знакомый с жестокостью не понаслышке и сам не являющийся образчиком милосердия, Аллор все же не понимал, как Курумо смог совершить подобное. Страх? Угодливость? Месть? Если последнее, то что сделал с ним Мелькор — со своим майа?
Сейчас перед Аллором стояло создание, в глазах которого… нуменорцу доводилось видеть достаточно самоубийц, чтобы узнать такой взгляд. «Ауле только подобную физиономию наблюдать не хватало, — подумал он. — Надо с этим сокровищем что-то сделать, хоть чаем напоить, что ли. Заодно посмотрю, что за тварь такая. Не больно-то и хотелось, конечно, но нельзя же его таким наверх выпускать». Общение с Ирмо, похоже, не прошло даром. «С кем поведешься, так тебе и надо…» — мысленно показав себе язык, Аллор решил все же поболтать с «возвращенцем».
— Я наслышан о тебе, Курумо, — произнес он. Курумо внимательно посмотрел на незнакомого ему прежде майа. Чей он? Цвета, в которые был облачен Аллор, могли сбить с толку кого угодно — серебристо-полынного цвета рубашка и пурпурно-фиолетовые, почти черные штаны, заправленные в темно-серые мягкие сапоги, вызывали в памяти по меньшей мере двух Валар — братьев Феантури. Он что, обоим служит? Но ни внешне, ни манерой держаться собеседник Курумо на них не походил — скорее, холодный, чуть насмешливый взгляд и легкая ирония напоминали Манвэ. Впрочем, выглядел незнакомец вполне доброжелательным. А облик… Курумо наконец понял, где встречал такой тип — дун-эдайн, даже, если точнее, — эльфиниты из королевского рода, потомки Лютиэни… Уж на Арагорна он в свое время насмотрелся, а собеседник Курумо походил на короля Элессара — фамильное, можно сказать, сходство. И откуда такое чудо в Залах? Видимо, последние слова Курумо произнес вслух, задумавшись, потому что ему ответили:
