Оксана Демченко - NZ
Народ поскидывал очки и тряпки с лиц и морд, проверил и уточнил по справочникам цвет того, что надо сдать — и затоптался. Кто-то спрашивал, как быть, если оно само зелёное, но в красный горошек? Самые умные ёрничали по поводу корректности понятия «красное». Гул рос.
— Два! Три! — считала я, игнорируя вопросы умные и не очень.
Толпа всколыхнулась, стало веселее, проявился кумачовый цвет родной мне веселухи. Дрюккели воззрились на меня с неодобрением. Зря. Не стояли они в очереди за визой у ворот немецкого посольства. Знали бы, что неразбериха — это шикарно. В пять минут она делает бунтарей и идиотов одинаковыми жалкими лузерами с потной спиной…
— Ахтунг! Теперь идут желтые! — орала я, ощущая прилив оптимизма. — Десять! Девять! Готовятся зеленые. Габаритам учесть: красных больше не принимаем, всех долой, пусть очистят рабочую зону. Пять!
Со мной попытались вступить в разговор и что-то доказать, но я уже верещала про черных, и они перли так настойчиво, что прочие завидовали и готовили локти к бою. Синие намекнули, что их очередь, я же вроде пообещала. Им я сказала сразу, что забуду вообще про такой цвет — и синих урыли конкуренты… Дрюккели приободрились. Монолит толпы разрушился, превращаясь в нелепую мозаику внутренних споров и склок. Все всех не любили, нового порядка не понимали и все больше терялись.
— Белые! Десять секунд!
Красные орали, что «их тут давно стояло», а зеленые бубнили, что как раз «не стояло». Дивная картина давки ширилась, а я уже ощущала себя фельдфебелем и удивлялась, что в руке нет хлыста. Как же, взрослые расы! Тут еще пороть и пороть, с оттягом…
— В целом ясно? — немного задыхаясь, уточнила я у ближнего дрюккеля. — Пока они ровно ничего не понимают, они ваши. Только не давай им слабины. Синие! Десять секунд.
— Невероятно, — поразился хитиновый и вежливо коснулся моего пояса. Произвел в носители, не иначе. Выпрямился и заверещал скрипуче, но достаточно громко и мерзко: — Лиловые! Двадцать щелчков.
Еще немного понаблюдав за немецкой каруселью, я удалилась. Билли вызвал нас в надежде на отпуск. Его надеждой воспользовался Игль, теперь я знаю звание этого милашки — сун тэй он, гений допросного дела и очень крупная шишка в империи, надо полагать. Игль нечто ценное получил у Сплетника Зу, а нам со сделки тоже перепало. Нас разместили на роскошном острове, в отдельном домике с бассейном и видом на море. Туда можно попасть локальным портатором — в пределах планеты он не жарит людей, опасна межзвездная дальность. Но я поймала габарита и полетела верхом, как прогрессивная ведьма. По дороге успела заказать себе ужин.
Отпустив габарита, я переоделась в замечательно мягкий халат до пола, повязала Гаву шелковый бантик на хвост. И стала ждать ужин. Позвонили быстро. Я порадовалась работе доставки и прошла к дверям домика. Вообще-то странность происходящего я осознала, уже приложив запястье к пластине идентификации и впуская гостя. Тут не развозят пиццу. Тут все само возникает на столе. Сервис высшего класса. Непривычный.
— Весёлая планетка, прорва знакомых, — поразилась я, отступая на шаг и позволяя букету протиснуться в дверь. — У нас что, день стрижки клумб?
Цветы меня добили. Всю жизнь я тайно мечтала увидеть, какая она — мимоза до нападения торгашей? Говорят, дерево. Большое и красивое. Без полиэтилена, ленточек и ценников… Этот букет превосходил все смешные мечты. Он был метра полтора ростом, в кадке — и точно целиковое дерево. Пах лучше мимозы, не так навязчиво, тонко и терпко. Немного хвои, немного легкомыслия и сплошная радость, от которой тело теряет вес.
— Тебе, — смешно смаргивая смущение, пробормотал Игль. Втащил дерево и установил в прихожей, разогнулся, отдышался. — Просто так… вот.
Выглядел он моим ровесником, был на пару сантиметров меня ниже, щупловат и вполне мил. Стоял на коврике у порога босиком, смешно шевеля пальцами ног. В шортах и рубашке он сразу сделался совсем гражданский и окончательно человек. С длинноватым лицом, щеки немного впалые, глаза крупные. Нос греческий. Волосы вьются, они длинноватые и черные — тоже греческие. Можно подумать, что я в гостях у мамы. На Земле. Дома. И все исключительно обычно.
Игль смотрел вниз и смущено тер одну полуподжатую ногу об другую, смахивая песок — он брёл сюда по пляжу.
— А Гюль… она дома?
— Нет, — сказала я и поняла, что меня устраивает ответ.
— Это… не плохо? Просто тут такое дело, — он окончательно сосредоточился на ковре и придвинулся на полшага, — ведь я сам заказал вам жилье. Поймал, как бы тебе понравилось. Все правильно?
Одурительно пахло цветами. Я стояла, опираясь плечом о стену и опасаясь улететь, подобно воздушному шарику. Под халатом не было вообще ничего, даже морфа на спине. Недавнее ощущение одиночества желало быть растопленным. А для такого дела требуется тепло. Если сделать вперед полшага или не мешать Иглю их пройти — станет тепло. И очень просто, никаких обязательств, один день отключенного мозга на планете, где сам мозг — это почти неприлично… Игль оказался рядом, рубашка у него шелковая, я хотела оттолкнуть, но руки меня предали и сползли по шелку.
— Это глупо, — тихо огорчился Игль. — Но вы чуть не умерли у меня, на линии. И… все равно глупо.
Он шептал в ухо, не делая попыток возиться с поясом и как-то еще решать за меня. Просто стоял вплотную и шептал в ухо. А что глупо — это я и сама знаю. Я устала от напряженки, когда рядом роскошная Гюль и надо всегда ждать подвоха. Я устала от чудес и событий. Хочу моря, солнца и отдыха, раз мне не достались скалы и холод…
Игль чуть повернул голову. Не знаю, как я поняла его взгляд: он косил на ложную мимозу. Спокойно так, расчетливо. Я отшатнулась назад, чуть не упала, вцепилась в спинку ближнего стула. Постояла, тупо мыча и мотая головой. Потом приподняла стул и старательно поставила ножку себе на ногу. Надавила до характерного визга. Покричала — тут мне сразу стало легче. Больнее, обиднее и спокойнее.
— Сука ты, а не тэй, — сказала я ему, усаживаясь на переставленный в сторонку стул. — Вынеси елку, Новый год отменяется.
Он молча вынес дерево и вернулся, виновато посопел — но я уже не велась на образ милого мальчика. Понял, сходил и принес воды. Холодной.
— Отравлено, надеюсь?
— Не надейся.
Голос стал нормальный, ровный и деловитый. Сун тэй обошел комнату, проверил столешницу и диван, ощупав в торцах что-то важное. Сел, откинулся на спинку и прикрыл глаза.
— Извинения требуются?
— Нет. Какого черта, а? — Обозлилась я, клацая зубами по стакану и чувствуя себя так, будто меня только что облили грязью, вонючей. — Что еще тебе надо?
