Мишель Цинк - Пророчество о сёстрах
Соня изумленно смотрит на меня, держа в руке салфетку.
— Лия! Что та…
— Тетя Вирджиния? — на весь дом кричу я.
Отчаяние просачивается в меня все глубже и глубже, до самых костей.
Луиза с Соней, потрясенно вытаращив глаза, глядят на меня, дивясь, что я так себя веду.
Цоканье каблуков по мрамору заставляет меня обернуться. Облегчение затопляет все мое существо, но тут же исчезает, так же быстро, как и появилось: это вовсе не тетя, а Маргарет, и смотрит она на меня так, точно я выскочила на нее из-за угла, вопя на весь дом, как глупый ребенок.
— Мисс Милторп, что это вы так раскричались?
— Я… я… простите, Маргарет. Мне надо срочно поговорить с тетей. Вы ее не видали? — дрожащий голос выдает мой страх.
Она улыбается.
— Ну конечно, душечка моя. Она наверху. В постели.
— В постели?
С тем же успехом Маргарет могла бы сказать, что тетя Вирджиния чистит лошадей — так непохоже на нее разлеживаться в постели среди белого дня.
— Ну да. В постели. Неважно себя чувствует. Вчера уж больно утомилась — как никогда, вот я и отправила ее снова в постель отдохнуть хорошенько. Но беспокоиться не о чем. Просто немножко подустала. — Она улыбается, как будто уже одним этим может усмирить бурю, что бушует у меня в крови. — Попозже проведаете ее, моя душечка. Когда она чуть-чуть поспит. Вот увидите, будет как новенькая.
Я киваю, вспоминая, как устала тетя Вирджиния после того, как ей пришлось броситься мне на защиту в Иномирьях. Всунув голову в гостиную, вижу, что там никого нет, и поворачиваюсь к Маргарет.
— Маргарет?
— Да, мисс?
— А где Генри и Элис?
Обычно невозмутимые черты ее затуманиваются от легкого беспокойства.
— Собственно-то говоря, я как раз хотела поговорить об этом с мисс Спенсер…
Я поднимаю брови.
— Ну так поговорите об этом со мной.
Она неуверенно переминается с ноги на ногу — а я, должно быть, впервые в жизни, ощущаю себя хозяйкой в собственном доме.
— Ну… понимаете, мисс… Элис забрала Генри к реке.
Разинув от изумления рот, я гляжу в окно на свинцовые небеса.
— К реке? Сейчас? Маргарет, да ведь того и гляди дождь польет!
Ей хватает совести принять пристыженный вид.
— Я хотела сказать мисс Спенсер, но она себя неважно чувствовала, так что…
Она отворачивается, не договорив фразы.
— Но как ты могла ее отпустить? Как могла позволить Элис взять с собой Генри? Он ведь совсем ребенок!
Я не скрываю обвиняющей нотки в голосе — хотя понимаю, что это нечестно. В конце концов, Элис — сестра Генри. Почему бы ей не вывезти его на свежий воздух, уж коли так захотелось, пусть даже и в такой не располагающий к прогулкам денек, как сегодня? С какой стати Маргарет усомниться в том, что Элис движет лишь сестринская любовь и сестринский долг?
Лицо Маргарет каменеет.
— Уж коли так хотите знать, Элис настояла на том, что хочет побыть с мистером Генри наедине. И не умолчала, что хозяйка Берчвуда она, а не мисс Вирджиния. И что не мое это дело — спрашивать, что она делает и зачем. Вот этими самыми словами и сказала: «Не твое это дело, Маргарет». Мне очень, очень жаль, но я ее остановить не могла.
Я поворачиваюсь к Соне и Луизе.
— Оставайтесь здесь. Что бы ни произошло, не выходите из дома.
Я хватаю плащ, распахиваю дверь и вылетаю навстречу холоду.
Обогнув дом, я вижу их: они на самом берегу реки. И в этот миг начинается дождь. Я на миг останавливаюсь, приподнимаю голову, и холодная капля ударяет меня по щеке.
Вот тут-то я пускаюсь бегом.
Юбки путаются в нотах, мешая бежать по каменным плитам дорожки. Элис стоит всего в нескольких футах от Генри. С виду все совершенно нормально, и в первый миг я думаю, что, должно быть, ошиблась. Похоже, они не делают ничего такого зловещего, просто разговаривают.
Но тут небеса с оглушительным треском разверзаются и дождь обрушивается на землю уже всерьез. В считанные секунды волосы у меня намокают и прилипают к лицу, юбки отяжелевают и мешают еще сильнее. А Элис все так же неподвижно стоит рядом с Генри на берегу. Они словно ничего не замечают, словно сейчас сияет солнце, а не хлещет холодный ливень. Так значит, я не ошиблась. Я тороплюсь к ним, всей душой желая, чтобы ноги несли меня еще быстрей.
Элис вывезла Генри с вымощенной каменными плитами террасы на полоску грязной земли у самого берега. Слишком близко к обрыву, думаю я. Когда я подлетаю туда, ни один из них не оборачивается, хотя они не могли не заметить меня — запыхавшуюся, усиленно пытающуюся отдышаться в каких-то пяти футах от них.
— Что вы делаете? — ору я, перекрикивая рев дождя.
Хотя, на самом деле, кажется, я знаю, зачем Элис привезла сюда Генри.
В первое мгновение никто из них не отвечает. Они смотрят друг на друга так, точно в целом мире не существует больше никого.
Наконец Элис нарушает молчание.
— Уходи, Лия. Тебе еще не поздно отойти в сторону. Оставь нас с Генри вдвоем. Я улажу все раз и навсегда.
Я перевожу взгляд на Генри — и ярость захлестывает меня. Сидя в своем кресле, он кажется еще меньше, чем обычно — как будто весь съежился от дождя, совсем как тот амбарный котенок, которого мы как-то раз попытались выкупать в корыте за конюшней. Зубы у него стучат от холода. На нем ведь даже пальто нет!
— Нет уж, Элис, это ровно такое же мое дело, как и твое! Да как тебе не стыдно — вытащить Генри на такой дождь?
Я бросаюсь к брату, спеша как можно скорее вернуть его в тепло и безопасность дома. Все остальное подождет.
Но Элис становится между Генри и мной.
— Я никуда не отпущу Генри. Пока не отпущу. Пока он не отдаст мне список.
Я всей душой хочу, чтобы Генри возразил ей. Чтобы запротестовал, сказал что угодно, что спасло бы его от ужасной участи — стоять между нами с Элис обладателем того единственного, что мы с ней так жадно алчем заполучить. Но он говорит совсем другое.
— Лия, она хотела его забрать. Я видел, как она искала. А я должен защитить тебя. Так папа сказал.
— Папа… умер, Генри! — кричит Элис, вскидывая руки. — Не осталось никого, перед кем ты должен был держать ответ. Никого — кроме меня и Лии. И ты можешь освободить ее, Генри! Можешь освободить ее навсегда — если отдашь список мне.
Голос ее вдруг полнится новой силой — он звенит, поднимается над шумом бурной реки и громом дождя.
— Генри! Посмотри на меня, Генри! — Я хочу, чтобы он увидел: я не боюсь. Хочу, чтобы он увидел: я полна решимости. — Генри, я не боюсь. Тебе вовсе не надо меня защищать, понимаешь?
Губы у него побледнели, стали мертвенно-синими с лиловой обводкой по краям. Ему так холодно, что он даже говорить толком не может — не выговаривает слова.
