Александра Лисина - Белые ночи
Когда он в третий раз пробегал мимо висящего над огнем котелка, Зита ловко поймала сына на руки и надолго позабыла про все остальное, что, признаться, меня сильно порадовало. Облегченно вздохнув, я тихонько отошла в сторону и, сочтя свой вклад в процесс готовки достаточным, без лишнего шума занялась раненым Воронцом.
— Что, тяжко с непривычки? — понимающе усмехнулся Лех, неловко привалившись к тележному колесу. — Ничего, скоро пройдет. Главное, не слушать и не вникать слишком сильно, а то одуреть можно. Велих-то давно освоился, да и остальные тоже… вот увидишь, завтра станет полегче.
Я покосилась сверху вниз на его усталое лицо, запахнутый в теплый плащ торс, из-под которого выглядывали голые пятки, и хмуро оборонила:
— Ты бы не сидел на земле.
— Боишься, застужусь?
— Нет. Боюсь, что из-за прихваченного горла ты ночью храпеть начнешь, а мне сие, как сам понимаешь, не слишком нравится.
— Ого… никак злишься, что сразу тебе не поверил?
— Нет, — ровно повторила я. — Просто не люблю лишних проблем. У тебя повязка сбилась. Надо поправить.
— Ну, поправь, — прищурился Лех, наблюдая за мной с земли.
Я молча наклонилась и чуть резче, чем следовало, поддернула полоску ткани, на которой висела сломанная рука. У него слегка дрогнули губы — то ли в улыбке, то ли в гримасе боли, потому что кости наверняка потревожились, однако ни звука я не услышала. Что, честно сказать, было приятно — если бы он заорал благим матом, я бы сильно разочаровалась. Но Лех промолчал. Только следил за мной внимательно, да вопросительно приподнял брови, когда я отвернулась и снова занялась умирающим.
Воронец так и не пришел в себя. За этот день он резко осунулся, как-то быстро посерел лицом, его кожа заблестела мелкими капельками пота, судорожно сжатые губы слегка шевелились, а иногда, когда я слишком сильно затягивала ткань, с них слетал слабый стон. И именно он красноречиво говорил знающему человеку, что вознице осталось совсем недолго.
В свое время старый мастер Ларэ многому меня научил — как различать раны, как промывать и зашивать наиболее глубокие. Как правильно обрабатывать и чем смазывать, если внутри поселилась гниль. Показал целебные травы, научил варить лечебные отвары, показал, как правильно собирать и хранить драгоценные корешки… даже жаль, что нам с Румом пришлось так спешно покинуть Лерскил. Пожалуй, в этом припортовом городишке все-таки был один человек, которого я с удовольствием увидела бы снова. Если бы, конечно, была уверена в том, что он еще жив.
Лех не вмешивался и никак не комментировал мои действия. Не поправлял и ни о чем не спросил больше. Но когда я закончила и наклонилась, чтобы заняться его ногой, мгновенно насторожился и, странно заледенев, отодвинулся.
— Не надо, я сам.
Ну, сам так сам. Я так же молча пожала плечами, положила рядом с ним специально заготовленные тряпицы, вымоченные в крепком вине. Сделала вид, что не заметила подсохшей полоски крови на торчащей снаружи лодыжке, и отошла в сторону, предоставив ему обширное поле для деятельности. Не хочет, не надо. Навязываться не собираюсь и уговаривать тоже не буду. Небось, не мальчик, должен понимать, что одной рукой с такой раной ему не управится. А вторую тревожить не следует, иначе потом кость не срастется, и он вовсе не сможет держать оружие. Так что все равно придется кого-то просить о помощи. Того же Яжика, например, или Велиха. Или болтушку Зиту. Впрочем, не мое дело — не доверяет, значит, не доверяет. Пусть кобенится дальше.
Я еще раз оглядела разбитый лагерь, в котором спокойными и безмятежными казались только ларусска с маленьким сыном. Мигом подметила внимательные взгляды со всех сторон. Правильно углядела держащихся поодаль вооруженных воинов (ага, конечно, в преддверии ночи они даже не подумали снять кольчуги), а потом мудро села отдельно ото всех. Но так, чтобы иметь как можно больший обзор и успеть, если что, незаметно скрыться. За спиной оставила могучий сосновый ствол, чтобы оттуда не возникло никаких неожиданностей. Подтянула ноги к груди. Бросила рядом изрядно похудевший мешок и, слегка прикрыв глаза, принялась изучать нежданных попутчиков.
Не сказать, чтобы увиденное меня порадовало, но и неожиданностью не стало — от меня держались подальше. Меня старались не задевать взглядами, но, одновременно, не спускали глаз. То один, то другой взор словно случайно останавливался на моем спокойном лице и так же быстро уходил в сторону. Разговоры вели негромкие, но тут, наверное, сказывалось всеобщее напряжение. Все же я не настолько страшная, чтобы от меня так шарахаться. И не бог весть какая шпионка, чтобы обсуждать в тесном кругу великие походные тайны.
Впрочем, меня такое положение дел вполне устраивало: не люблю, когда лезут в душу. И тем более не люблю, когда вокруг моей персоны крутится слишком много любопытных. Вообще не терплю чужое внимание, даже такое ненавязчивое, как здесь. Не привыкла, знаете ли, и все. Всю жизнь мне с лихвой хватало общества духа-хранителя и редких приятелей, с которыми я никогда подолгу не сходилась. Так, сделали общее дело и разбежались до следующего раза. Да и прошлое как-то не способствовало близким отношениям — какие могут быть отношения среди куцей стайки бездомных сирот, грызущихся между собой почище диких крыс? Может, только Нита и старый Вортон смогли вписаться в мой узкий круг доверия, но тех уже года три как нет в живых. Только Рум и оставался… до недавнего времени.
Я прикусила губу, с горечью сознавая, что теперь даже ворчливого призрака со мной не было. Двуединый! Как же мне его не хватало! Я даже не предполагала, что будет так трудно без этого дерзкого, вспыльчивого, несдержанного и ворчливого привидения! Все бы отдала за возможность снова услышать его голос! Хоть разок, хоть на секунду! Узнать, что он в полном порядке и наслаждается обретенной свободой! Ох, Рум…
На поляне неожиданно стало очень тихо.
Я поспешно распахнула глаза, ожидая самого страшного, вплоть до того, что все до одного караванщики вдруг превратились в ужасных упырей и теперь в зловещем молчании подкрадываются к потерявшей бдительность жертве, чтобы жадно вцепиться в нее острыми зубами. Даже внутренне подобралась, готовясь прыгнуть в сторону и бежать прочь от возможной опасности. Одновременно начала потихоньку отращивать коготки, благоразумно пряча свое природное оружие в густой траве. Напряглась, насторожилась, внимательно оглядела странно окаменевшие лица людей…
Но тут же сердито ругнулась, наконец-то, завидев причину их неожиданного ступора: громадный тигр медленно ступил на притихшую поляну и брезгливо выплюнул возле костра тушу крупного кабана. Он возник из леса совершенно бесшумно — как тень, как призрак, как настоящий, уверенный в себе хищник. Не потревожил ни листка, ни травинки, ни деревца. Просто шагнул из темноты, будто из преисподней, и по-хозяйски швырнул убитого порося нам под ноги. Дескать, забирайте! Вот вам ваша добыча! После чего с непередаваемым величием выпрямился и медленно обвел сузившимися глазами оцепеневших людей. Огромный, страшный, стремительный и смертельно опасный зверь… он даже приподнял верхнюю губу, с которой до сих пор слетали крупные алые капли, и некоторое время стоял в полной неподвижности, как изваянная в черном камне статуя. Не издавал ни звука. Просто внимательно смотрел на напряженные лица и с удовлетворением встречал там затаенный страх. А потом увидел меня и, хищно прищурившись, тихо рыкнул:
