Лилия Касмасова - Если свекровь - ведьма
— Моряки говорят — не плывем, а идем.
Когда это он моряком заделался? Пять минут назад парус от палки не мог оторвать, а теперь он, видите ли, идет.
— Мы не идем, — сказала я, — а прыгаем.
— Зато с такой скоростью мы доплывем минут за двадцать, — сказал инспектор.
— Если не выпадем за борт, — сказала я, при очередном толчке хватаясь за край дивана.
Орхидея, по-прежнему стоявшая за штурвалом, повернулась к нам и крикнула:
— Куда плыть-то?
Бондин поднялся, подошел к Орхидее, открыл телефон и стал ей что-то объяснять, показывая рукой на берег, вздымавшийся скалами слева от нас.
Остров был живописен: темные горы, яркая зелень. И скалы были такие необычные, странные: одни похожи на лежащую на боку огромную лестницу, другие на составленные вплотную друг к другу столбы и столбики, третьи шли гладкими вертикальными уступами, будто кто срезал с них ломти гигантским ножом.
— А ты слышала, что нам в порту кричали? — поинтересовался Бондин, возвращаясь на диван.
— Что?
— «Вы забыли раскрыть паруса!»
Я рассмеялась. Он — тоже. Я спросила:
— Правда?
— Не-а, я тоже ничего не расслышал. Но можно предположить.
Я усмехнулась. А он бывает смешным.
Тут зазвонил его телефон — безо всяких мелодий, именно протренькал, как старые аппараты в черно-белом кино.
Он прижал трубку к уху:
— Да, Жасмин. Что?.. Какой еще…
Жасмин? Хочет продиктовать еще один список нарушений?
Бондин убрал трубку от уха:
— Отключилась.
— Что там у них? — обеспокоилась я.
Инспектор поглядел на меня озадаченно:
— Было плохо слышно, потому что она говорила шепотом. Но она сказала… что там… хм… джин. Потом кто-то подошел, и она сказала, что перезвонит позже.
— Джин… — удивилась я. И вдруг вспомнила свою похожую утреннюю ошибку: — Да не джин! А Жи-эн! Это повара так зовут! Жан-Натаниэль! Я тоже утром не расслышала.
— Повара? — улыбнулся он. — Значит, он появился.
Бондин то приближал, то отдалял карту на экране телефона и поглядывал на скалы. Потом сказал, махнув рукой на берег:
— Вон она, вилла.
Скалы тут заканчивались, и берег дальше был плоский, песчаный, поросший невысокими лохматыми деревьями. За деревьями белело одноэтажное строение с плоской крышей и большими окнами. В воду далеко выходил широкий и ладный деревянный пирс.
Инспектор надел очки, а я повернула перстень. Берег и в серебряном сиянии выглядел так же. Разве что… Зловеще-фиолетового цвета облачка курсировали в нескольких метрах над землей и над водой.
— Что это? — спросила я.
Инспектор снял очки и выругался:
— Чертов Весловский.
Потом Бондин быстро набрал что-то на телефоне. Подождал несколько секунд, сотовый пропел тихое «ку-ку», инспектор открыл сообщение, стал читать текст на экране телефона, бормоча:
— Ага, ага. — Потом закрыл телефон, поднялся и сказал мне: — Ты останешься на яхте. А мы с Орхидеей сойдем на берег.
— С чего это я останусь? Охранять яхту, что ли?
Он сказал:
— Да. Охранять.
— Сам ее охраняй. А я за Мишей.
Он не ответил, достал из кармана что-то вроде толстой авторучки, нажал на кнопку, авторучка засветилась голубоватым светом. Пробормотал:
— Ага. Работает.
— Что это?
— Что-то вроде отмычки, — ухмыльнулся он. Потом посмотрел на меня: — Виллу сторожат, и очень серьезно.
— Собаки?
— М-м… Что-то вроде того. Поэтому тебе лучше остаться здесь, — и он крикнул: — Орхидея, причаливайте. Только осторожно. И молча! На причале…
Молча? Он сказал «молча»?
— Почему это молча?! — возмутилась Орхидея, оборачиваясь.
Яхта вдруг резко и боком прыгнула в сторону. Бондин, который стоял на ногах, улетел к самому борту, а меня просто сбросило с дивана на палубу.
— Извините! — завопила Орхидея. — Я немножко потеряла контроль над ней. Щас налажу!
Похоже, капитана за штурвалом лучше не волновать.
Инспектор на четвереньках полз обратно и обзывал кого-то идиотом и бестолочью. Мне показалось, самого себя.
Мы почти вплотную подошли к причалу. А яхта, вместо того чтобы замедлиться, вдруг рванула вперед, и еще, и еще. Было такое чувство, что вместо одиночных выстрелов шампанское стало разряжаться аккордными залпами.
Я так понимаю, фирменная фишка колдовства Орхидеи — это когда вместо желаемого результата творится полный кавардак. В этом наши стили похожи.
Орхидея прокричала что-то невразумительное, типа:
— Свистать всех наверх!
Но это ничего не изменило. Яхта со всего маху с оглушительным треском врезалась в пирс, так что деревянные доски его настила разломались в щепы. Вот это катастрофа, я понимаю.
Тут мы остановились. А из причала вырвался сноп разноцветных искр и, будто фейерверк, осыпал яхту.
На меня и инспектора искры не попали, а вот Орхидею задело. Ее подкинуло в воздух, как волейболисты подкидывают мяч, и она вдруг оказалась сидящей на самой верхней перекладине мачты. Орхидея обняла руками мачту, чтобы не упасть, и завизжала.
Бондин и я смогли наконец подняться на ноги. Я выключила око.
— Там веревочная лестница, видите? — крикнул инспектор Орхидее. — Спускайтесь по ней!
— Ни за что! — прокричала Орхидея. — Она меня не выдержит! Я толстая!
По этому признанию я поняла, что Орхидея не просто боится, она потеряла голову от страха.
— Эта лестница выдержит и пятерых! — крикнул инспектор.
— Она не слезет, — сказала я.
— Тогда я полезу за ней, — сказал Бондин и подошел к лесенке.
Орхидея поглядела на него одним незажмуренным глазом и завопила в панике:
— Куда вы?! Вы расшатаете мачту! Вы сдурели, Бондин?
— Я вам помогу!
— Не смейте подниматься! Вы порвете лестницу!
Инспектор продолжал молча взбираться наверх.
— Я вас предупреждаю, еще один шаг и вам не поздоровится! — тонким голоском прокричала Орхидея.
Но инспектор медленно, но верно продвигался наверх.
— Я вас предупредила, — сказала Орхидея и шевельнула рукой.
Тут на инспектора свалилась прямо из воздуха куча яблок. Да не просто свалилась, а яблоками будто из пушки выстрелили, так что бедный инспектор не удержался на веревочной неверной лесенке и свалился на палубу.
Я подбежала к нему, но он уже поднялся, потирая ушибленное плечо.
— Вы сдурели, Орхидея! — возмущенно крикнула я обезумевшей тетке.
— Я же предупреждала, — чуть не хныча, сказала она в ответ. — Я же боюсь!
— Тогда спасайтесь сами! С помощью магии! — сердито крикнула я.
— У меня что-то воображение не работает, — ответила она плаксиво.
