Андрей Егоров - Путешествие Черного Жака
Поднявшись еще по одной лестнице, я выбрался в зал, где произошло настоящее побоище. Разбойники болтались на свисавших с потолка цепях, висели на огромных мясницких крюках, торчавших из стен… На меня это зрелище повлияло одуряющим образом — я вспомнил подвал в доме «милейшего пророка», меня повело куда-то в сторону, закружилась голова, я поднял взгляд вверх — и очень вовремя. Ожившая цепь вдруг скользнула с потолка. На конце ее болтались тяжелые клещи-челюсти, я увернулся, челюсти клацнули, и живая цепь втянулась на место. Меня прошиб холодный пот, я стал поспешно отступать назад, уперся в стену и замер. Не буду двигаться вовсе, буду стоять тут и ждать, пока за мной придут Ракрут де Мирт или Морена — и помогут мне выбраться отсюда… подальше отсюда… Стена вдруг выбросила руку и ухватила меня за горло. Я с ужасом перевел свой взгляд на огромную волосатую конечность и попытался вывернуться…
— Попался, Жак, — хором проговорил поймавший меня разбойник, и я вдруг понял, что это голос голубоглазого слепца, — а я тебя предупреждал!!!
Страх сковал меня, но в следующую секунду он же заставил меня стремительно действовать, и я рванулся, голубоглазый не смог меня удержать и подался вперед вместе со мной. Так мы оказались возле того места, где с потолка срывались живые, клацающие челюстями цепи… Слепец отшатнулся — наверное, ему помогала сохранить жизнь та же врожденная или приобретенная интуиция, которая позволяла так легко ориентироваться в пространстве. Теперь я стоял там, где живая клацающая цепь могла в любой момент атаковать меня. Но она, кажется, не спешила.
— Ну что же ты, Жак, замер? — пробормотал слепец. — Я слышу твое дыхание, твой липкий пот, чувствую, как ты боишься, давай, беги от меня…
— Я пока постою, — сказал я.
Слепец заскрежетал двумя парами челюстей, потом стал медленно пробираться вдоль стены, наверное, хотел подобраться ко мне, резко прыгнуть и толкнуть туда, где бы меня могла достать цепь, но просчитался. Одна из плит, на которую он наступил, вдруг подбросила его в воздух, и в следующее мгновение он напоролся спиной на крюк, торчавший в стене. Одна из его голов мгновенно упала, безвольно повиснув на лишенной жизненной силы шее. С приближением смерти головы наконец утратили свою пугающую синхронность — веки живой головы едва заметно подрагивали. А губы вдруг вполне внятно произнесли слова проклятия, потом она тоже упала на грудь… Голубоглазый слепец был мертв.
Я пошел к обезвреженному крюку, выбрался наконец из страшного зала и поднялся по лестнице на второй этаж. Отсюда, насколько я помнил, можно было пройти в обеденную залу. Вдруг за одной из дверей, мимо которых я проходил, я услышал какие-то звуки… Открывать двери, бежать и совершать прочие опрометчивые действия здесь явно не следовало, и все же я рискнул — распахнул дверь и поспешно отпрыгнул в сторону: на длинном столе, раскинув крылья сидела над распростертым телом Морена. Она подняла лицо, и ее черты исказились гневом, с подбородка Морены капала кровь, почти вся ее одежда была красной, пропитанной кровью. Резко слетев со стола, она прошипела:
— Ты что, не видишь, Жак, я занята!!!
Дверь захлопнулась с сухим треском… Я прошел по коридору до лестницы, уселся на ступеньки и задумался.
Меня использовали… Я выступил в качестве загонщика скота… Сначала Ракрут де Мирт говорит Морене, что она должна отвести меня к лагерю разбойников, потом Морена убеждает меня, что я должен вернуться сюда с армией, забрать ее и замок де Мирта. И все это для того, чтобы этой армией они могли поужинать. А может, им просто нужно было заготовить мяса на зиму? Я рассмеялся. Второй раз на эту удочку я не попадусь. Сделать из меня постоянного загонщика им не удастся. Интересно, много ли еще приятелей у де Мирта, которых он использует в этом качестве? Судя по всему, люди и мутанты сюда забредали не слишком часто. И все же они как-то появлялись здесь, в проклятых землях Кадрата? Значит, де Мирт вербовал их из числа своих друзей…
Огненным знаком я решительно вышиб ворота замка — пусть сам разбирается с починкой — и выбрался наружу. Как приятно вдохнуть свежий, пусть даже отравленный кадратский воздух после пропитавшей мои легкие атмосферы тлена и предательства. А они пусть пируют сколько влезет. Но только без меня.
В одном де Мирт не обманул меня — своего длинноухого друга я нашел там же, где оставил. Он радостно кинулся ко мне, сложил розовые губы овалом и принялся быстро работать языком, облизывая мое лицо…
— Ничего себе, — пробормотал я, — целующийся конь, раньше я такого не наблюдал, ты это прекрати, — я погрозил ему пальцем, — мы все же мужчины, негоже мужчинам поддаваться чувствам…
Но он радостно заржал и снова лизнул меня длинным шершавым языком.
— Ладно, поехали.
Я забрался на его спину, махнул напоследок рукой замку Ракрута де Мирта, на тот случай если он меня видел, и отправился восвояси. На сей раз обойдусь без провожатых — хватит, напровожались…
«В следующий раз, когда мы встретимся, — пообещал я про себя, — ты, Ракрут, будешь моим загонщиком».
Вороной оказался ценнейшим приобретением. Он словно был специально создан для того, чтобы разъезжать по Кадрату — сам выбирал подходящую дорогу, обходил болотистые и опасные места, топтал копытами ядовитые растения, чуял появление хищников и менял направление движения. За все время он ни разу не оступился. Несколько раз ему приходилось прогрызать дорогу мощными челюстями. Я не мог нарадоваться на своего спутника, тем более что скорость нашего перемещения была очень высокой.
Кошмар тринадцатый
Оссиан
В восемнадцатом столетии во Франции жил человек, принадлежавший к самым гениальным и самым отвратительным фигурам этой эпохи, столь богатой гениальными и отвратительными фигурами. Его имя ныне предано забвению, но отнюдь не потому, что он уступал знаменитым исчадиям тьмы в высокомерии, презрении к людям, аморальности, короче, в безбожии, но потому, что его тщеславие ограничивалось сферой, не оставляющей следов в истории.
Патрик Зюскинд. «Парфюмер»Из проклятых земель на длинноухом скакуне вороной масти, доставшемся мне по наследству от разбойника Атона, темная ему память, я очень быстро выбрался в куда как более жизнерадостные места. По крайней мере, щупальца хищного леса уже не тянулись, чтобы обвить ноги коня, листья не падали градом, царапая лицо, из-за гряды деревьев не доносились жуткие крики, словно кого-то режут — порой так оно и было, — я уже мог не опасаться за свою драгоценную жизнь… Слава богу, Кадрат остался позади, а с ним и все ужасы, какие только способно представить человеческое воображение.
