Джонатан Кэрролл - Белые яблоки
Внутри громко играла музыка. Несколько посетителей подняли головы, окинули его равнодушными взглядами и вернулись к своим занятиям – чтению журналов, болтовне, легкой дремоте, которой двое или трое из них предавались в ожидании своей очереди к мастерам. Все три кресла были заняты. У стены стояло семь стульев для посетителей, и один из них оказался свободным. Немолодой парикмахер, по виду выходец с Ближнего Востока, с усами, похожими на сапожные щетки, кивком предложил Бруно занять пустующий стул. Мастер, работавший рядом с ним, поднял на Бруно глаза, улыбнулся и продолжил подравнивать шевелюру клиента.
Самая что ни на есть заурядная парикмахерская. Вот это-то и не умещалось у Бруно в голове. Стены, выкрашенные глянцевой краской, на стенах – фото с автографами давно всеми позабытых местных знаменитостей, когда-то удостоивших здешних мастеров чести подставить им для стрижки свои головы. Портрет чернокожего боксера с поднятыми на уровень груди кулаками и хищной улыбкой, знаменитый бейсболист с битой, закинутой на плечо, певец с напомаженными волосами. В воздухе смешались запахи крепкого кофе и дешевого одеколона.
Прошло несколько минут. Мужчина, сидевший на стуле рядом с Бруно, встал, подошел к двери, отворил ее и выглянул наружу. Может, он и есть Король? Наряд его составляли безупречно выглаженные штаны, льняная рубаха и ботинки с толстой подошвой. Волосы у него были черные, блестящие, на щеках кустились длинные бачки. На такого и внимания не обратишь, встретив на улице.
Но быть может, они это устроили нарочно. Ведь никто из тех, с кем Бруно был знаком, никогда не видел Короля Парка. Они просто пересказывали различные слухи о нем, понизив голос и тревожно оглядываясь.
Мужчина повернулся к двери спиной и оглядел помещение. Он улыбнулся, покачиваясь с носка на пятку. И вдруг, к немалому удивлению Бруно, прошелся по залу в чечетке.
– Вот ведь дает!
– Нашел место?
– Заткнись! Гарри классно танцует.
И это была правда: Гарри плясал отменно. У Бруно от изумления округлились глаза. Толстые подметки башмаков, отбивая ритм, не стучали по линолеуму в зеленую и желтую клетку, а издавали негромкий чмокающий звук, что нисколько не портило впечатления, а напротив, каким-то странным образом его усиливало.
У каждого из зрителей нашлось для танцора хотя бы несколько слов. Большинство из замечаний носило шутливо-одобрительный характер. Гарри, судя по всему, регулярно устраивал здесь подобные представления, и им это было по душе. Чечеточник Гарри. Бруно Манну сделалось жутко. Это невинное зрелище напугало его куда больше, чем если бы в салоне парикмахерской появился циклоп, изрыгающий пламя.
– Эй, приятель, твоя очередь.
Сообразив, что парикмахер обращается к нему, Бруно взглядом указал на других посетителей.
– Да они не за тем пришли. Им танцы подавай, – сказал парикмахер и похлопал ладонью по подголовнику кресла. – Располагайся. Давай-ка я поработаю над твоей шевелюрой.
Бруно покорно подошел к креслу и опустился в него. Парикмахер привычными движениями обернул ему шею жесткой бумажной салфеткой и накинул на грудь и живот белоснежную простыню.
– Как подстричь? – Он взглянул на Бруно в зеркало и несколько раз выразительно щелкнул ножницами.
– Просто подровняйте немного.
Гарри все еще танцевал, но движения его стали немного медленнее. Глядя на носки своих ботинок, он то и дело раскидывал руки в стороны и слегка сгибал колени. Некоторые из зрителей снова уткнулись в свои журналы, другие продолжили разговоры. Парикмахер подошел к автомату и сменил пластинку. В зале зазвучал голос Элвиса.
– Достал со своим Элвисом. Кто сюда ни войдет, сразу Элвис.
– Моя парикмахерская, что хочу, то и слушаю. При этих словах Бруно скосил глаза влево и стал вглядываться в черты усача. Неужели этот тип и есть Король Парка? Он рассматривал его не таясь, он изо всех сил пытался обнаружить нечто зловещее за грубоватой внешностью парикмахера с жесткими черными усами. Но это ему не удавалось. Одежда усатого также была ничем не примечательной – черная рубашка с короткими рукавами, брюки. Может, это что-нибудь значит? Он оглядел собравшихся. Ни на одном не было черной рубашки.
– Так где же пышки? Не знаю, как остальные, а я прямо сейчас съел бы парочку.
– Да, самое время для пышек. Чья нынче очередь? Дина?
– Да здесь они, успокойтесь. – Дин извлек из-под своего стула большой пакет с пышками. Открыв его, он во все глаза уставился на содержимое и втянул ноздрями воздух. – Свежайшие, ребята! Верите ли, их при мне вынули из духовки!
Он взял пышку и передал бумажный пакет мужчине, сидевшему справа, тот – своему соседу. Перемещение пакета по залу сопровождалось охами и ахами и восторженным причмокиванием.
Бруно молча за этим наблюдал. Он все больше нервничал. Это казалось каким-то нереальным. «Бред, одно слово, – пронеслось у него в голове. – Просто сумасшедший дом». Взгляд его метался между физиономией усача и пакетом с пышками. Что-то должно было случиться. Но ничего не происходило. Мужчины самозабвенно лакомились пышками. Трое из них перепачкали подбородки и кончики носов сахарной пудрой. Даже парикмахер, обслуживавший Бруно, когда ему передали пакет, прервал свое занятие, сунул ножницы в нагрудный карман и с наслаждением вонзил зубы в пышку. Бруно отвел глаза в сторону, но парикмахер перегнулся через спинку кресла и заглянул ему в лицо:
– А вы к нам не присоединитесь?
Бруно приподнял руку, укрытую простыней, и ткнул пальцем себя в грудь:
– Я?
– Разумеется. Такая у нас здесь традиция. По вечерам мы едим пышки и угощаем клиентов.
– Каждый должен поучаствовать, – добавил один из мужчин.
– Вот-вот, – кивнул парикмахер. Бруно растерянно пожал плечами:
– Ну, тогда…
Ему тотчас же передали пакет. Парикмахер жестом пригласил Бруно принять участие в пиршестве. Что еще ему оставалось? Он надкусил пышку. Она оказалась изумительно свежей и ароматной.
– Ну не хороша ли?
Если бы запоздалый прохожий заглянул в этот миг в окошко парикмахерской, он увидел бы в салоне с десяток мужчин, с аппетитом поедающих пышки. Зрелище показалось бы ему довольно странным, но в то же время милым и трогательным. Все эти взрослые люди походили на первоклашек, лакомящихся на переменке в школьной столовой. Вид у них был совершенно счастливый.
Когда с пышкой было почти покончено, Бруно мельком взглянул в зеркало и остолбенел. Он впервые смотрел на себя с тех пор, как вошел сюда. Собственное отражение так его потрясло, что он не заметил, как смолкла музыка и в парикмахерской повисла тишина. Все мужчины молча уставились на него.
