Лэйна Джеймс - Колдовской камень
Вторая комната располагалась на первом этаже, в самой середине постройки. В этой комнате было не четыре, а восемь стен, которые сходились под невероятными углами. В каждой стене было окно, загороженное толстыми металлическими решетками. За каждым окном виднелся чудесный, пасторальный пейзаж. Все картинки отличались друг от друга, в том числе временем года и временем суток. Было, пожалуй, хорошо, что эти окна зарешечены, ибо в противном случае Гэйлону было бы нелегко избежать соблазна перелезть через высокий каменный подоконник и отправиться по какой-нибудь осенней тропе или летней дорожке, чтобы посмотреть — что там скрывается за холмом или за лесом. За стенами замка была зима, и мальчик часто и подолгу простаивал, прижимаясь лицом к стальным прутьям, перед окном, за которым расцветали деревья и пересмешники с песнями перелетали с ветки на ветку. Это зрелище наполняло его противоречивыми чувствами — он одновременно испытывал странный покой и еще более странное томление.
Для Дэрина время летело почти незаметно. Кончилась зима, настала весна, за весной пришло лето. Прошел почти год, и он в конце концов встал с кровати и пересел в свое инвалидное кресло. Прошло еще немного времени, и он перестал пользоваться и им, чтобы самому — медленно, с трудом, с одышкой — бродить по коридорам замка. Его правая рука плохо удерживала посох, который сделал для него Гэйлон из сухого тиса, и он несколько раз падал, пока принц не приспособил к посоху кожаную петлю, в которую Дэрин продевал запястье. Герцог предпочитал теперь темные одежды и отрастил длинную бороду.
Дэрин не чувствовал себя довольным или счастливым, его настроение постоянно находилось где-то в промежутке между истерикой и меланхолией, однако он отыскал себе достойную цель, и уж к ней — к тому, чтобы дать Гэйлону хорошее образование, — он стремился со всей настойчивостью, на какую был способен. Это заняло несколько лет, и герцог оказался куда более строгим учителем, чем Сезран. Используя книги и свитки из собрания мага, он обучал Гэйлона более мирским, но не менее сложным наукам: математике, письму, истории. Усаживаясь в кресло, он продолжал учить принца обращению с оружием, натаскивая его на старом манекене, то подбадривая, то высмеивая его неловкие выпады.
Сезран продолжал жить своей таинственной жизнью. Он мало интересовался Гэйлоном и еще меньше — Дэрином, особенно после того, как герцог перестал нуждаться во врачебной помощи. Уроки, которые он давал Гэйлону, были по большей части загадочными импровизациями, в результате которых принц чаще бывал разочарован или разгневан. В другое время, однако, в зависимости от своего переменчивого настроения, маг мог повести себя совершенно иначе. Преисполнившись энтузиазма, он делился с Гэйлоном сокровенными знаниями из своей сокровищницы, рассказывал ему о своих гениальных догадках, и именно эти уроки были принцу понятнее и яснее, чем раздраженное бурчание под нос или мрачное молчание старика.
Как-то летней ночью, на втором году пребывания Гэйлона в стенах замка он внезапно проснулся. Его комната была темна, однако он почувствовал в ней присутствие энергии, которая могла принадлежать только Сезрану.
— Идем, — приказал маг, и Гэйлон, не говоря ни слова, натянул свои штаны и сандалии. Затем он вытянул вперед руку, и крошечная спальня озарилась ярким голубым светом его Камня — Камня, вставленного Сезраном в чудесное золотое кольцо. От двери донеслось сердитое ворчание волшебника:
— Какая все-таки бесполезная штука — эти ваши человеческие глаза.
С этими словами Сезран стал удаляться, и Гэйлон поспешил за ним.
Они вышли из замка. Снаружи теплый летний воздух сладко пах вереском и Ночными фиалками. На востоке карабкался на небо тонкий серпик луны, а многочисленные яркие звезды светили так, что можно было разглядеть, где кончаются холмы и начинается пустошь. Гэйлон шел за Сезраном по тропе, которая вела от замка к поросшим кустарниками берегам широкого пруда. У самой воды Сезран остановился. Жестом призвав Гэйлона к молчанию, он поднял голову и застыл, вглядываясь в темноту.
— Слушай! — приказал он.
Коротко остриженные волосы кольнули Гэйлона в шею, когда он поднял лицо и стал всматриваться и вслушиваться в ночное небо.
— Я ничего не слышу, — прошептал он сипло.
— Сядь, — Сезран уселся сам и наклонился к принцу. — Не двигайся.
Воспользуйся своим Камнем и слушай.
В голове Гэйлона немедленно возникла тысяча вопросов, но он справился с ними и промолчал. Эта внутренняя борьба, однако, взбудоражила его, и ему с трудом удалось снова успокоиться. Его Камень начал едва заметно светиться. Склонив голову, Гэйлон очистил свой разум от мыслей и прислушался.
Его сознание наполнилось множеством ночных звуков. Он услышал шорох травы, голос сверчка, скрип стеблей тростника, трущихся друг о дружку, песню лягушек и жаб. Поначалу этот шум раздражал его, тревожа неподвижный покой его существа, но очень скоро все переменилось.
Гэйлон стал различать узоры на поверхности этого потока звуков. Мелодия и ритм разделились, обрели свою цель и звучали, словно оркестр. Даже ветер, капризный и непостоянный, казалось, знал свою партию и исполнял ее строго и уверенно. Ни одно живое существо, ни один из элементов окружающей природы не вступал в общий хор вне порядка, определенного гармонией целого. Голоса насекомых и древесных квакш звучали а'капелла, а волна накатывалась на берег только в точно определенный момент. Как во время концерта, величественная музыка то звучала громче, то затихала, и Гэйлон без труда улавливал чутким ухом совершенные музыкальные фразы, фрагменты и части симфонии звуков. Он словно погружался в музыку, и она текла вокруг него могучим потоком, легко касаясь его тела.
Мелодия зазвучала быстрее, поднялась до волнующего крещендо и вдруг умолкла. Отсутствие звука было настолько абсолютным, что причиняло почти физическую боль. Гэйлон ощущал себя измученным и выжатым досуха, но на удивление спокойным и умиротворенным. Долгий вздох вырвался из его груди, и он поглядел на мага.
— Ты слышал это? — спросил принц и был неприятно поражен тем, как громко и хрипло прозвучал в тишине его голос.
Сезран не ответил. Где-то в траве неуверенно прозвенел голос одинокой цикады, который как бы приглашал остальных начать все сначала. Однако Сезран уже вставал, скрывая звезды складками своего плаща, и Гэйлон неохотно последовал за ним.
***Рано утром в день своего тринадцатого дня рождения, без малого через три года после того, как они с Дэрином пришли в замок, Гэйлон стоял у западных дверей и наблюдал, как Тень Сьюардского замка движется по лужайке между стеной и берегом моря. Игра холодного осеннего солнца на зеленой траве пробудила в Гэйлоне горько-сладкие воспоминания о Каслкипе, расположенном далеко на севере. Там, наверное, трава уже пожелтела и жесткие стебли склоняются к земле, рассыпая созревшие семена, а воздух стал сухим и прохладным, без этого тяжелого запаха соли и гниющих на берегу водорослей. В том далеком замке одна девочка будет праздновать свой девятый день рождения?
