Дэвид Геммел - Рыцари темного леса
— Зачем?
— Я устала и хочу отдохнуть.
— Отдохнешь у них в лагере. Там мы сможем подкрепиться… Вот в чем дело, да? — Мананнан понизил голос. — Тебе нужна амбрия или… послушай, Морриган: ты должна бороться с этим. Должна.
— Я знаю. Ты только оставь меня ненадолго — я хочу побыть одна.
— Вот этого тебе как раз и не надо.
Она вырвала у него руку и гневно сверкнула глазами.
— Прочь от меня! — прошипела она, но он не ушел.
— Я знаю, для тебя всегда существовал только Самильданах, а я был всего лишь другом, с которым ты делилась своими горестями, но я любил тебя, Морриган, и люблю до сих пор.
Какое-то время казалось, что воздух между ними вот-вот разрядится молнией. Потом Морриган сникла и прошептала:
— Боги света, помогите мне! — Он неуклюже обнял ее — мешали надетые на них обоих доспехи.
— Пойдем со мной, — сказал он и повел ее следом за несущей факелы процессией.
В пещере Морриган сняла доспехи и поела немного мяса с сушеными фруктами. Потом взяла у кого-то одеяло и отошла в глубину, чтобы поспать.
Почти все остальные отправились похоронить Оллатаира и послушать надгробную речь Нуады.
На обратном пути один человек отстал от других. Он устал, и у него болело колено после давнего падения с лошади.
Присев на поваленное дерево, он стал растирать ногу и вдруг увидел стоящую рядом женщину, молодую, бледную и красивую. Ее волосы серебрились при свете луны.
— Шла бы ты в пещеру, — посоветовал он ей. — Замерзнешь.
— Да, холодно. — Она села рядом с ним и положила голову ему на плечо, а руку на бедро. — Но в пещере слишком много народу — давай посидим немного здесь. — Он запустил руку под одеяло, в которое она куталась, зарылся пальцами в мягкую плоть, не веря своему счастью. Его ладонь сжала ее грудь.
Она запрокинула голову. И они поцеловались. Мужчина, забыв о холоде, шарил под одеялом.
— Прямо не верится! — прошептал он. — Со мной такого еще никогда не бывало. С этой ночи моя судьба уж точно переменится.
Морриган не отвечая прижалась губами к его шее.
16
Лемфада, сидя рядом с Гвидионом, смотрел, как из-под снега на лугу проглядывают мелкие, белые и желтые цветочки. На синем небе ярко сияло солнце.
— Не отчаивайся, дружок, — потрепав юношу по плечу, сказал целитель. — Знаю, что многие не согласятся со мной, но я верю, что наш друг теперь пребывает в мире намного лучше нашего.
— Он был добр ко мне. Он привел меня в свой дом и многому научил. Благодаря ему, я сделал птицу, взлетевшую в небо. Он открыл мне вселенную.
— Да, хороший был человек, а умер злой смертью. Но это не конец, поверь мне и моим сединам. Я многое видел и многое понял.
— Я тоже понял кое-что. Зло сильнее, и оно всегда побеждает.
— Ты видел только часть круга, Лемфада, — ибо добро и зло гонятся друг за другом по кругу. Вступив в круг не в том месте, ты увидишь, что зло торжествует, но, продолжая движение, ты увидишь его побежденным, и снова победившим, и снова побежденным… ибо конца у круга нет.
— Значит, достигнуть цели невозможно?
— Смотря, что считать целью, — усмехнулся старик. — Победа ничего не значит: главное — борьба.
— Какой же смысл бороться, если победа все равно невозможна?
— Задержись на этой мысли, ибо в ней и заключается самое мощное оружие зла. «Что могу сделать я, такой маленький и слабый? Почему бы мне не украсть, ведь все воруют? Зачем оставаться честным, обрекая этим себя на бедность и пренебрежение? Разве могу я изменить мир?» Но ведь все мысли, злые или добрые, зарождаются в душе одного-единственного человека и передаются от него к другому, от десятка к десятку, от сотни к сотне.
— Ты паришь слишком высоко, Гвидион. — Лемфада распрямил ноги и встал. — Мне трудно следовать за тобой.
Гвидион встал вслед за ним.
— Руад показал тебе, по какой дороге идти, а ты покажешь путь другим. Чем больше людей пойдет за тобой, тем большего добьется Руад, и смерть этому не помеха. Но если ты отчаешься и пойдешь по другому пути, его жизнь окажется в чем-то напрасной. Ты в долгу перед ним, дружок.
— Как же я пойду его путем, если некому больше меня направлять?
— Для начала вырви всю ненависть из своего сердца. Ведь она — еще одно оружие вечного врага. Нам никогда не побить зло его же средствами. Мы можем уничтожить его сподвижников, но, повинуясь ненависти, мы постепенно и неизбежно займем место тех, кого истребили.
— Я не книжник, Гвидион — я беглый раб и мало что понимаю из твоих слов. Будь я старше и сильнее, я взял бы меч и вместе с Лло Гифсом убивал всех, кто служит королю.
Гвидион отвел глаза в сторону и тихо произнес:
— Возможно, истина заставит тебя измениться, а возможно, и нет. Постарайся обрести мир, Лемфада. — И лекарь спустился с холма к беженцам, укладывающим свои пожитки.
Лемфада посмотрел ему вслед. Разве возможно не питать ненависти к людям, убившим Руада? Разве они не заслуживают ненависти? Его взгляд снова упал на весенние цветы. Им хорошо: умирая, они возвращаются в землю, к своим теплым луковицам, и готовятся прорасти снова. У людей все иначе. Он вспомнил свою золотую ночь, вспомнил мертвого оленя и радость, которую испытал от того, что он, Лемфада, способен вернуть кому-то жизнь. Но теперь эта радость затуманилась горечью. Ни разу с тех пор не удавалось ему проникнуть в Золотой Цвет. Если бы он сумел вернуться туда, он спас бы жизнь Руаду.
Лемфада закрыл глаза и погрузился в ласковые волны Желтого. Он плавал там, стараясь отрешиться от всего земного, но слова Гвидиона преследовали его:
«Для начала вырви всю ненависть из своего сердца. Ведь она — еще одно оружие вечного врага. Нам никогда не побить зло его же средствами. Мы можем уничтожить его сподвижников, но, повинуясь ненависти, мы постепенно и неизбежно займем место тех, кого истребили».
Руад ни о ком не говорил с ненавистью и до последнего дня не испытывал к своим падшим рыцарям ничего, кроме жалости.
— Я тоже не чувствую к ним ненависти, ни к кому другому не чувствую, — сказал Лемфада и здесь, в Желтом, впервые заплакал по своему другу. Его душа уходила все дальше в цвета. Сперва он не придал этому значения, но вдруг с чувством, близким к панике, понял, что вот-вот заблудится. Он простер свои бестелесные руки и уцепился за Желтый. Но все прочие Цвета продолжали нестись мимо него с ошеломляющей скоростью.
— Успокойся, — сказал он себе, — страх тебе не поможет. — Поток стал струиться чуть медленнее, и он очутился на краю Красного. Отпрянув назад, он пересек Черный и Зеленый, чтобы снова попасть в Желтый и вернуться домой. Тут Лемфада почему-то понял, что он не один. Не было ни слов, ни прикосновений — ничего, кроме этой странной уверенности. — Поговори со мной, — попросил он, но и за этим ничего не последовало, кроме ощущения дружеского тепла. — Это ты, Руад? Ответь мне. Покажись, — никто не показался, но все Цвета отступили перед сиянием нахлынувшего внезапно Золотого, и Лемфада снова, как в прошлый раз, поплыл на золотом диске над Прибрежным лесом.
