Константин Бояндин - Этап
Так повторялось вновь и вновь, пока не остался один. Он стоял между командой и выходом — входом в зал. Снял своё "забрало" — шлем.
Николаеву послышался голос. Не ушами, а как будто прямо в голове. Судя по тому, как вздрогнули и оглянулись другие, не ему одному что-то померещилось. Николаев не слышал слов, но был ясен смысл — вопрос. "Вы готовы уйти?"
Люди переглянулись, и кивнули.
"Вам нужна помощь?" — раздался второй безмолвный вопрос.
Все вновь переглянулись и покачали головой, улыбнувшись.
"Доброго пути", — и пришелец помахал им рукой, повернулся и пошёл прочь.
— С ума сойти, — прошептала Мария. — Интересно, он так всех провожает?
— Нет, — возразил Фёдор. — Когда я провожал, такого не было.
Зеркала осветились. Стали мерцать.
— Нам пора, — Фёдор надел рюкзак на плечи. — То же самое. Всем подойти и заглянуть, в каждое зеркало.
— Кошка, не подведи, — шепнула Мария и погладила её. И Кошка не подвела — точно так же заглядывала, не отворачивалась, не шипела.
Зеркала потемнели… и за ними появились разные виды.
— Это Омск, — указала Мария на одно из зеркал. — Дом, где я родилась. Как интересно!
— Точно, — согласилась Дарья. — А вон там мой! А куда мы пойдём?
Кошка выбрала за них. Она слетела с плеча Николаева и двумя прыжками очутилась у ближайшего зеркала. Мяукнула, оглянувшись, и прыгнула "на ту сторону". Посидела там, и прыгнула обратно. И вновь на ту сторону, и села там, глядя на людей.
— Убедительно, — улыбнулся Фёдор. — Ну что же, идёмте за ней. На всякий случай, возьмитесь за руки.
Николаев замыкал цепочку. Дарья перед ним шагнула, держа его за руку…
Ему показалось, что его ударило в лицо чем-то очень тяжёлым, но мягким. Николаев отшатнулся — удар вышиб из лёгких весь воздух — а когда отдышался, понял: он стоит всё в том же зале, один, и нет никаких зеркал. Вместо них — чёрные матовые панели до потолка.
31.
Николаев не сразу понял, что остался один. Казалось — вот-вот всё вновь включится… и снова откроется дорога. Он ждал, но ничего не происходило.
Через четыре часа спина устала от рюкзака, а бросать его не хотелось. Очень не хотелось, это теперь был рефлекс. И никто не приходил, а звать на помощь казалось малодушным. Николаев боялся отлучаться из зала — вдруг снова "включатся" зеркала. Но часов через шесть организм недвусмысленно сообщил, что есть определённые действия, которые надо исполнить, и побыстрее.
Даже мысли не могло возникнуть сделать всё это где-то тут. Остальные не говорили именно этого слова, но круглое здание считали священным местом. Чем-то вроде храма. Ну да, мы в чистилище, и здесь нам могут позволить или вернуться к жизни простых смертных, или продолжить здешний путь. И пусть провожает странный инопланетянин, что это меняет? Здание все считали храмом. В храмах пакостить нельзя.
Николаев открыл их "посылку" — рюкзак — и взял, после короткого раздумья, диск, который оставила Мария — "Конан-разрушитель" — и кулёк с конфетами, оставленный Дарьей. Просто потому, что другой памяти, кроме фотографий и видеозаписей, не было.
Я верну, подумал он. Всё верну обратно, когда вернусь. Сразу подумалось "когда", а не "если".
Аввакум, по словам Фёдора, не ушёл в тот раз, со своей командой. Судя по записям, остался. Но почему? И почему оставил другие свои записи в лабиринте, а не в здании? Чёрт, надо было не сидеть, таращась на зеркала, а читать то, что оставил Аввакум. Получается, как сказал Фёдор, что Аввакум мог уходить из здания в лабиринт и возвращаться обратно.
Как это ему удалось? Николаев стоял у выхода. Вокруг здания творилось лето — когда они вошли, была ранняя весна, а сейчас уже и плоды созревают на деревьях, и птички летают, и вообще погода отличная. Как Аввакум ушёл отсюда и вернулся, не собирая новую команду? Как?
Может, надо о чём-то подумать? Ну не думать же "извините, я быстренько в туалет, и сразу обратно"! Николаев чуть не рассмеялся, хотя настроение было не радужным. Я вернусь, подумал он. Один или не один, я вернусь, я не ухожу отсюда насовсем. И шагнул в лето.
* * *Меньше всего Николаев ожидал очутиться в той самой разбитой машине, в которой началось его пребывание в Чистилище. Но это была она, без сомнения. И разбитый мобильник под ногами, и прочее.
Всё то же самое. Точно так же люди шли шагах в десяти, не обращая внимания на машину и её "пассажира".
— Вот зараза! — невольно вырвалось у Николаева, когда он приложился затылком. И да, теперь он видел, что поклажа может быть не с тобой. Рюкзак нашёлся за машиной, портфель — на заднем сиденье, а ремень с кобурой и бластером вообще шагах в десяти, чуть не на тротуаре. Подберут какие-нибудь детишки, потом будет несколько неловко отбирать.
Всё собрал. Ладно. Николаев надел ремень, поправил рюкзак и пошёл — как в тот раз, к себе домой. То, что в кармане брюк был ключ, уже не удивило. Я в самом начале, пришла мысль. Что я сделал не так? Почему меня не пропустили с остальными? Надо разбираться. Не было никаких, как сказал бы Фёдор, неприятных эмоций. Надо разбираться. Три года почти здесь, уже есть и навыки, и всё. Не пропадём. Сейчас — вникать и разбираться. И надеяться, подумалось вдруг. Все мы надеялись. На то, что будет и другая жизнь, где не будет концов света.
Отставить панику! Николаев выпрямился, глубоко вздохнул и отправился. Идти до дома недалеко, минут двадцать. Если не торопиться.
* * *Он услышал звуки "На сопках Маньчжурии" шагов за двадцать, и вот тут ему стало не по себе. Однако панику решительно отмёл прочь, и шагнул за угол.
Другой старик. Похож на Петровича, но другой. Играл на другом аккордеоне, но играл мастерски, с душой. И тоже не брал денег, зато охотно принял сигарету. Сам Николаев уже не курил, но в портфеле всё было.
Николаев дошёл до подъезда (не удивился тому, что подходит код от домофона), и ещё через три минуты открыл дверь своим ключом.
Жилая, но пустая квартира. Не нужно гадать, кто здесь жил — прошёлся по комнатам и увидел вещи и Елены, и Дарьи — однозначно их, запомнил с самого первого раза. На полке в гостиной — документы с билетами. Всё есть, кроме людей. Несколько минут Николаев искал кошку — была такая надежда — но кошки не нашлось. Был кошачий лоток с наполнителем, мисочки — одна с водой, другая с кормом — и кошачий домик, "скворечник" на толстом куске дерева. Видно даже, где именно на этом домике кошка точила когти.
Всё есть, кроме жильцов. В холодильнике уже всё готово к отпуску — осталось только то, что не портится. Всё прибрано. И запах в доме жилой.
Николаев недолго думал, оставаться или нет. Оставаться. Где бы вы ни были, подумал Николаев, живите. Долго и счастливо. И улыбнулся. И давешнее ощущение тепла пришло — не очень сильное и ненадолго, но пришло.
