Александр Прозоров - Золото мертвых
Впрочем, далеко корабль от Колываня не ушел. Уже через пять часов плавания, верст через пятьдесят, ушкуй опять повернул влево и пошел вдоль извилистого берега, пока наконец не свернул в уютную бухточку.
– Это Рохана, – любезно сообщил Юрий Семенович. – Причал, коли повезет, найдем бесплатный. Рыбаки не всегда на ночлег возвертаются, а коли кавалер Хабермас у себя в замке, то они нам еще и должны останутся за проявленное к ним снисхождение и почет. Вот коней здесь, думаю, нам не найти. Деревенька маленькая, рыбацкая. Господин епископ своим смердам лишней скотины ни за что не оставит.
– Какой епископ? – не понял Андрей.
– Забыл, где находишься, княже? Лифляндия это, Лифляндия. Здесь главнее епископа никого отродясь не бывало. Гапсальский замок эзельского епископа здесь стоит. И страна эта пока называется Эзельским епископством. Ладно, отсюда пешком недалече. Быстро дойдем. Надобно токмо четверых холопов прихватить, бо меньше не справятся. Ну, повозку найдем в замке.
Зверев спорить не стал: дядюшка, как он уже мог убедиться, просто так ничего не говорил и не делал.
Вскоре корабль приткнулся к короткому, на половину его корпуса, блестящему от налипшей чешуи, причалу. Однако места, чтобы сойти на берег нескольким пешим путникам, вполне хватило.
– Пойдем… – Не приближаясь к стоящей на возвышенности, за песчаными дюнами, деревне, Юрий Семенович направился к приметной сосне с разбитой молнией макушкой. – Вот, глянь. Сказывают, в старые времена местные жители ночью вешали тут фонарь. Многие моряки принимали его за маяк острова Эзель, правили левее и разбивались аккурат на месте нынешних причалов. Жители убивали тех, кто сопротивлялся, остальных продавали в рабство, а грузы, естественно, разграбляли. Но вот однажды ночью в эту сосну ударила молния. Несчастные дикари поняли, что боги гневаются на их кровавый промысел, и раскаялись.
– И потом местные жители стали ловить рыбу, жить честным трудом и молиться Богу, – закончил за князя Друцкого эту историю Зверев.
– Нет, потом пришли крестоносцы, вырезали всех жителей, а тех, кто ухитрился уцелеть, обратили из язычества в схизматичество, заставили пахать землю, ловить рыбу, содержать епископский замок и кормить епископа вместе со всей его челядью, – невозмутимо поправил Юрий Семенович. – Что до сосны, то она показывает, где удобнее выйти на дорогу к башне Хабермаса. Или к его замку? Или к башне?
Откуда у дядюшки столько сомнений, Андрей понял, когда увидел в полукилометре впереди это странное сооружение. В полусотне саженей от дороги, за мостом через речушку шириной с Окницу, стояла самая настоящая замковая башня: из крупных валунов, высотой с семиэтажный дом, с деревянными машикулями – боевыми балконами на высоте четвертого этажа для стрельбы вниз, под ноги, на случай, если атакующие прорвутся к стенам.
У башни не хватало одного: самого замка. Создавалось впечатление, что хозяин замахнулся на строительство монументальной твердыни. Но когда был построен угол замка – деньги кончились, и пришлось ограничиться тем, что уже есть[36 – Некоторые такие странные крепости по сей день сохранились в отдельных уголках Прибалтики.]. Над зубцами башни развевался длинный стяг, дежурил караульный – и это наверняка означало, что хозяин находится дома.
– Генрих!
– Юрий!
Двери замка – или башни? – отворились задолго до того, как путники пересекли речушку, и навстречу князю Друцкому вышел с раскрытыми объятиями упитанный мужчина лет сорока в белых чулках, в длинном коричневом кафтане, подбитом горностаем – но с белоснежным и широким воротом «жабо», с бородкой, постриженной клинышком, и совершенно простоволосым. И к тому же – не бритым налысо.
– Генрих!
– Юрий!
– Генрих!
– Юрий!
Они наконец обнялись, и хозяин повел гостей за собой.
– Как это славно, князь, как славно! А я уж совсем опечалился, что этот замечательный ужин мне придется вкушать в одиночестве. И тут, словно кто под локоть меня толкнул: я выглядываю в окно – и кого я вижу!
– Ты увидел князя Андрея, владетеля имения Сакульского, мой друг. Совсем забыл тебе представить своего друга, княже, рыцаря Генриха фон Хабермаса, четвертого сына барона Ульриха Хабермаса, если не ошибаюсь.
– Мне очень приятно, князь, – остановившись на пороге, поклонился рыцарь и хлопнул в ладоши: – Торислав, прими слуг, накорми, уложи спать в теплом месте.
К кому обращался хозяин, Андрей не понял, поскольку рыцарь уже вел гостей наверх по длинной лестнице, огибающей башню изнутри. На первом этаже, судя по запаху, находились конюшни и хлев. На втором, наверное, – людская. Третий этаж они миновали, проходя вдоль запертых дверей, и только на четвертом оказались в просторной трапезной, украшенной единственным круглым столом в полторы сажени диаметром. Здесь ожидал своего конца целиком запеченный в лотке с капустой, яблоками и клюквой, весьма упитанный гусь. Даже по русским понятиям – блюдо на двоих. Как его собирался прикончить в одиночку господин кавалер, оставалось загадкой.
– Садись, князь Андрей, садись. – Хозяин торопливо поставил перед Зверевым кубок, наполнил его темным тягучим вином. – Вот, попробуй. Только вчера бочонок этого наслаждения мне доставили с берегов Рейна, от моего славного отца, дай Бог ему долгих лет жизни. Ты испей, ты насладись этим овеществленным солнцем!
Князь Сакульский кивнул, пригубил вино, оказавшееся терпким и густым, словно его кто-то выпаривал специально.
– Нет, княже, нет, – пресек хозяин попытку поставить кубок на стол и высказать мнение насчет напитка. – До конца! Ты ведь не станешь обижать моего отца?
В кубке было не меньше полулитра – но пришлось пить. Не зная здешних нравов, лучше не начинать знакомство с людьми со споров.
– Вот, – едва Андрей перевел дух, забулькал из другого кувшина фон Хабермас. – А это от моего брата, виноградники с верховьев Лабы.
Брата хозяина тоже пришлось уважить – но тут же оказалось, что старший брат тоже прислал родственнику подарок, и продолжения Зверев уже не помнил.
Проснулся он в пахнущей мятой и клевером постели, на набитом свежим сеном тюфяке. Пахом подал ему толстый шмат копченого мяса, принес напиться ледяной колодезной воды.
– Идем, княже, – с сочувствием предложил холоп. – Князь Юрий Семенович тебя уж третий раз кличет.
– Идем…
В трапезную пришлось спускаться вниз. Здесь, раздевшись до рубах и босоногие, с красными глазами, князь Друцкий и господин рыцарь трясли над столом высокий стаканчик, вырезанный из цельной белой кости. Наверное, из слоновьего бивня.
– Князь Андрей! – обрадовался фон Хабермас. – Давай, друг мой, выпьем за удачу! Ведь ты мой друг?
