Юлия Латынина - Инсайдер
Бемиш поднял глаза. Император вдруг скорбно улыбнулся и промолвил:
– Простите. Я знаю, что моя подпись немного значит, но я все время забываю, что она может и повредить.
«Господи! – изумился Бемиш, – он все понимает! Но почему же…»
– Я хотел бы сделать вам что-нибудь приятное, – сказал государь.
– Вы… Я видел несколько ваших картин. Можно посмотреть другие?
Государь улыбнулся.
– Пойдемте.
Через пять минут они прошли через государеву спальню в светлую восьмиугольную комнату. Стражники таращили глаза: если здесь, в огражденных покоях, и бывали когда-то иномирцы, – Ванвейлен или Нан, – то, во всяком случае, это было достаточно давно.
Бемиш не обманулся: рисунки государя Варназда были на диво хороши. Может, он не был гениальным художником, скорее всего, даже подражал кому-то из старых мастеров: все рисунки, до единого, были выполнены в традиционной манере, легкой, чуть выцветшей от рождения акварелью, и во всех них было что-то грустное и беззащитное, до удивления гармонировавшее с лицом самого государя страны Великого Света. «Я бы не взял его на работу даже аналитиком», – мелькнуло в голове Бемиша.
Бемиш надолго остановился перед одним из рисунков. Это был вид из окна, – вероятно, дворцового, судя по завитому уголку рамы, – на зимний сад. Огромные пласты мокрого снега пригибали к земле сухие кисти цветов, посередине большой черной прогалины четверо садовников-простолюдинов, нахохлившись, как воробьи, от холода, разжигали костер. Позади костра сиротливо торчало копье. Было видно, что рисовавшему жалко этих людей, но он считает, что ничего не может сделать. Зима. Из года в год. Unfathomable sea, whose waves are years…
– Ну, – сказал государь Варназд, – какой вам больше всего по душе?
Бемиш показал на рисунок с садовниками вокруг костра.
– А еще?
Бемиш выбрал еще.
– У вас отменный вкус, – сказал государь. – Это лучшие.
– Вы давно их написали?
– Да, семь лет назад, я тогда был в плену у Ханалая. Это мои стражники. Видите копье?
Бемиш побледнел. Да, ведь семь лет назад государь Варназд был в плену у мятежников, и не просто в плену: Ханалай только что не морил его голодом, вытирал на пирах пальцы о волосы, ждал только полной победы, чтобы казнить недостойного императора…
– Наверное, – сказал Варназд, – чтобы хорошо рисовать, надо плохо себя чувствовать. У меня был тогда повод жалеть себя.
– Мне не кажется, – осмелился Бемиш, – что вы тут жалеете себя. Вы жалеете этих крестьян, которые вас сторожат.
Они вышли из восьмиугольной комнаты на террасу. У балюстрады стояло легкое кресло с золотой головкой и распростертыми крыльями по краям, – казалось, что кресло летит, и несколько скамеечек для ног. Государь сел в кресло и указал Бемишу на скамеечку. Они сели, государь помолчал и спросил:
– В ваших новостях говорят, что я должен созвать парламент и передать право выборов главы правительства народу: только так-де можно справиться с произволом и коррупцией. А мои чиновники уверяют, что народ мой беден, растерян и озлоблен, что в стране множество тайных сект. Если позволить голосовать только богатым – вспыхнет бунт, если же позволить голосовать всем, то одна половина парламента будет состоять из сумасшедших сектантов, а другая – из чиновников, подкупленных бандитами. И еще говорят, что только в спокойные времена может управлять собрание, в неспокойные же времена должен править один человек. Ведь в природе собраний думать долго, а в неспокойные времена надо решать быстро, и любое долгое решение в неспокойные времена – неправильно. Что полагаете вы?
Бемишу было неудобно сидеть на своей золоченой жердочке, – что он, попугай? Он встал и сказал:
– Я полагаю, что всегда найдется тысяча доводов, почему демократия – плохая вещь. И я думаю, что все эти доводы – нечистоплотны. Я не верю, что народ так глуп, как это пытаются изобразить бессовестные политики, и, простите, государь, я уверен, что миллион глупых простолюдинов обмануть труднее, чем одного умного императора.
Варназд помолчал. У него были удивительные глаза: сначала они показались Бемишу зеленоватыми, потом серыми, потом голубовато-серыми, и только сейчас Теренс понял, что цвет их все время плавает и только одиночество в них неизменно.
– Когда я был в плену у Ханалая, я много об этом думал. Я думал, что это мои собственные ошибки привели к гражданской войне и что самое скверное было в том, что я не очень-то был виноват в этих ошибках. Просто, если все зависит только от одного человека, чиновники вокруг хотят решить все свои проблемы, обманывая этого человека, и, конечно, им это удается. И я решил, что один человек не должен править страной, потому что вообще не бывает государей, которые не ошибаются, а бывают только государи, которые думают, что не ошибаются.
Бемиш усмехнулся.
– Извините, государь, но не очень-то заметно, что вы так решили.
– Меня отговорили, – сказал Варназд, – отговорили иномирцы, Нан и Ванвейлен. Принялись доказывать, что выборы приведут к анархии; что народ сочтет их позором и уступкой людям со звезд, которые диктуют свои условия освобожденному императору; что даже мятежник Ханалай понимал, что мироздание империи Великого Света держится на почитании Бога-Государя, а выборное собрание будут не почитать, а презирать. Может, это и так, но на самом деле все упиралось в то, что Нан и Ванвейлен понимали, что им легче будет править от моего имени, чем от имени выборного собрания. Да, они отговорили меня.
– Не думаю, – сказал Бемиш. – Вы позволили себя уговорить. Вы отнекивались от власти, пока ее у вас не было, а когда ее вам вернули, вам не очень-то захотелось от нее отказываться.
Бемиш ожидал гнева или равнодушного «нет», но государь вдруг опустил голову, и на глазах его показались слезы.
– Странное дело, – сказал Варназд, – я ведь сам себе много раз говорил то же, что и вы. А вот вы сейчас мне сказали эти слова, – и я готов вас за них возненавидеть.
И всплеснул рукавами:
– Где же она, моя власть? Вы даже побоялись подписать у меня бумаги, те, которые завтра принесет мне на подпись Шаваш! Испугались, что Шаваш заподозрит в этом интригу, что подписанным мной бумагам не дадут ходу! А ведь вы с Шавашем друзья!
– Государь, – сказал Бемиш, – если вы все понимаете, почему вы так себя ведете? Почему не назначите дату выборов?
– Знаете, – спросил Варназд, – кто после выборов станет первым министром империи?
Бемиш пожал плечами.
– Шаваш! Я не верю, что мой народ изберет сектанта или глупца! Он изберет умного человека. Шаваш подкупит всех и понравится всем, он даже к сектантам найдет дорожку через своих шпионов. Но пока я жив, господин Бемиш, я не потерплю, чтобы Шаваш правил моим народом. У нас нет такого бога, каков ваш Сатана, – но, поверьте мне, если бы он был, Шаваш был бы сыном Сатаны.
