Душа Пандоры - Арнелл Марго

Ее образ, ее фантом поблек, чтобы мгновением спустя растаять. Такие как она не прощались. Воцарившуюся в комнате тишину нарушил Никиас:

– Что будет после того, как ты овладеешь своим даром?

Ответить на этот вопрос сложнее всего. Но не оттого, что Пандора не знала ответа.

– Я отправлюсь в Эфир.

Доркас округлила губы, стрельнула взглядом в сторону Ариадны.

– Я отправлюсь с тобой, – вдруг сказал Никиас.

– Ты не обязан…

– Знаю. Но хочу. Хватит бежать от самого себя. Хватит прятаться. Если ты, девушка, которую я прежде винил во всех грехах, готова шагнуть в самую бездну, но помочь Зевсу победить… какое я имею право оставаться в стороне?

Губы Пандоры сами собой растянулись в улыбке.

– Сейчас, значит, не винишь?

Ответом ей снова был долгий, проникновенный взгляд. Никиас не был хорош в словах и не разбрасывался ими понапрасну. Но в его глазах Пандора прочитала то, чего так хотела.

– И я, – дрогнувшим голосом сказала Доркас. – Я с вами. Я же Искра, в конце концов.

Пандора качнула головой.

– Вы не обязаны рисковать для того, чтобы стать моей поддержкой. Мне достаточно понимания, что она у меня есть.

– Брось, ты же будущая повелительница тьмы и укротительница монстров, – нервно хохотнула Доркас. – Рядом с тобой нам точно ничего не грозит.

Ариадна прерывисто вздохнула:

– Я, прости, не пойду.

Пандора улыбнулась ей:

– Я знаю.

Первой, крепко обняв ее на прощание, спальню покинула Ариадна. Доркас – следом за ней. Никиас направился было к выходу, но у порога остановился.

– Ты и впрямь никогда не сдаешься, верно? – тихо спросил он.

Пандора бездумно рисовала на стекле лабрис. Замерев при звуке голоса Никиаса, она развернулась к нему.

– Если свою душу мне уже не спасти, я хочу изменить память людей о себе. Память о Пандоре. Пусть она будет глупой, любопытной женщиной, которая легко поддалась соблазну. Но не той, что поможет Аресу завоевать Олимп, попутно уничтожив миллионы жизней.

– В новой жизни ты даже не вспомнишь, кем была.

Пандора вскинула голову, в упор глядя на Никиаса.

– Ты считаешь, это важно?

Он лишь пожал плечами. Легкий способ не отвечать на вопрос.

– Это неважно. Я просто хочу однажды, проснувшись в Алой Элладе, увидеть голубое небо над головой.

– Да, я могу это понять. Если бы кто-то сказал мне, что моя тьма поможет мне победить Ареса… Но она бессмысленна, как и все мое существование.

– Но при этом ты хочешь отправиться вместе со мной в Эфир.

– Чтобы сделать то, что я должен был сделать уже давным-давно. Ты жертвуешь своей душой. А я был настолько труслив – да, это все же трусость, – что не мог пожертвовать своим телом. Пусть в следующей инкарнации на мне не останется живого места, а из трещин будет постоянно вырываться тьма… – Никиас вернул Пандоре ее собственные слова, сопроводив их призрачным намеком на улыбку: – Оно того стоит.

Она улыбалась ему, прижимая к груди руку. Взволнованная, охваченная вихрем противоречивых чувств, медленно подошла. Их взгляды по-прежнему были прикованы друг к другу, перевиты в один жгут.

– Я не знаю, что будет с нами в будущем, но хочу, чтобы ты услышал это от меня. Ты не должен себя винить за тьму в собственной душе. Ты не обязан носить маски чудовищ. Ты – не чудовище, ты – не один из них.

– Но ведь и они свою судьбу не выбирали, верно? Изуродованная Цирцеей Сцилла, которую возненавидел весь людской род. Брошенные родителями Лернейская гидра, Орф и Цербер. Минотавр, рожденный Пасифеей от противоестественной связи с божественным быком. Сын, которого она боялась и стыдилась.

– И все же часть из них свое место, свой дом нашла. Может, Медея и вовсе не приручала чудовищ? Может, они просто нашли человека, который не будет ни бояться, ни стыдиться их? Не будет считать их чудовищами? Который захочет быть рядом?

«Может, все, что тебе нужно, найти такого человека? Или же признать, что он уже… есть?»

Глаза Никиаса вспыхнули, будто он смог прочесть то, что пульсировало в голове Пандоры.

– Ты правда не боишься меня? Не считаешь меня монстром, уродом, исчадием?

– Ты прекрасен… по-своему. Ты словно две стороны этого мира. Нюкта-ночь и Гемера-день. Воинствующий Арес и Зевс-миротворец. Свет и тьма. И не страшно, что тьмы в тебе больше. Ее больше и во мне.

Пандора нежно коснулась тыльной стороной ладони лица Никиаса. Его красивого лица. Он прикрыл глаза, наслаждаясь этой нехитрой лаской. Она не остановилась. Стоило коснуться полумаски, Никиас, напрягшись, стремительно перехватил ее ладонь. Он не боялся выставить напоказ свое уродство, обнажить трещины, что испещрили его лицо, словно разбитое зеркало. Она уже видела их. Нет, его страх заключался в другом.

– Не бойся. Твоя тьма не причинит мне вреда.

Отчего-то она это знала.

Напряжение из тела и глаз Никиаса не ушло, но руку он убрал, позволяя ей поддеть снизу маску. Мгновение – и та упала в ее ладонь. Тяжелая, будто заключившая в себе весь груз его многовековых страданий. Щупальца тьмы сквозь прорехи потянулись к ней. Пандора не отшатнулась. Провела рукой по холодной щеке, и щупальца оплели ее пальцы, как причудливой формы кольца.

– Твоя тьма… – прошептала она изумленно.

Никиас вспыхнул, отстраняясь.

– Я же говорил, что она опасна.

– Нет, она… Она тянется ко мне. Или я забираю ее из тебя?

– Я не понимаю…

Пандора глотнула его тьмы, и ее затопили знакомые ощущения. Лицо Никиаса исказила гримаса боли.

– Там, на Ээе, Цирцея хотела понять, кто тебя проклял. У нее это получилось? – задыхаясь от холода, спросила она.

– Да. Цирцея сказала, что это была Геката. Ее колдовство сотворило из меня монстра. Но почему богиня сделала это со мной, она не знает.

«Кажется, знаю я».

Пандора закусила губу – сильно, до боли. Она прежняя не открыла бы Никиасу правду о том, кто он такой. Боясь задеть его чувства, не желая, чтобы он еще сильнее себя ненавидел. Нынешняя понимала: неведение может оказаться хуже любой, самой горькой, правды. Так она еще несколько веков назад могла повлиять на ход войны, знай она, кто на самом деле такая.

– Ты – одна из первых попыток Ареса и Гекаты создать химер из выпущенных мной атэморус и людей. Медея говорила, что эти опыты успехом не увенчались. Быть может, Геката вложила в тебя слишком много тьмы, быть может, в тебе было слишком много человечности. Что-то помешало сделать тебя химерой. Ты не стал монстром – нет, Никиас, не стал, – однако колдовство Гекаты тронуло тьмой твою душу. Изменило ее, как и меня когда-то изменили атэморус.

Выслушав Пандору, Никиас долго молчал. Пальцы его против воли оглаживали кожу лица.

– Мы с тобой два сосуда одной и той же тьмы, – прошептала Пандора, касаясь его щеки кончиками пальцев, соприкасаясь с его собственными. – Мы оба заражены тьмой. Только тебе тьма разъедает тело, а у меня отравлена душа. И все же я, именно я виновата в том, что с тобой сделали.

– Это вина Гекаты. Ареса. Но не твоя, – глухо отозвался Никиас. – Виновен ли в убийстве тот, кто вложил в руки другого остро наточенный нож, или тот, кто нанес удар?

Пандора закрыла глаза. Прошептала:

– Ты прощаешь меня? За все, чему я стала причиной?

– Если даже боги совершают ошибки, обрекая людей на погибель, я не могу, не имею права бесконечно винить в ошибках человека. Тем более тебя.

Она знала, что Никиас никогда не поцелует ее первый. Не оттого, что не хочет, – желание и сейчас отражалось в синеве его глаз. Он до последнего не поверит, что этого страстно желает она. Ведь кто в здравом уме захочет целовать монстра?

Ему нужно время, чтобы принять: Пандора никогда не видела в нем чудовище. Потому, подавшись вперед, она поцеловала его сама.

Его поцелуй на вкус был как пепел. Кому угодно это могло показаться неправильным, но только не ей. Рука в черной кожаной перчатке легла на ее талию. Притянула к себе. Ближе, еще ближе.