Принцесса в академии. Суженый - Медная Варя

— Не нужно иронии, молодой человек, — строго сказала она, и Якул подавил желание выпрямить спину. — Вообще-то в целом мире нашелся только один такой безумец. Он не давал мне проходу с самой первой встречи.

— Прошу, избавьте меня от подробностей.

— Я знала, что будет непросто, — вздохнула профессор. — Давайте начнем с начала: я вам не нравлюсь?

— Я вас не знаю, — неприязненно отозвался Якул.

— И не хотите узнать?

— Нет.

— Почему вы против нашего союза с вашим отцом?

— Вы… человек.

— Я, прежде всего, женщина. Остальное не имеет значения.

— Не имеет? — Якул вскочил и принялся ходить взад-вперед, понимая, что зря поддался вспышке, но был не в силах сдержаться. — Еще как имеет! До недавнего времени это решало абсолютно все — для мейстера, для меня…

— Прошу сядьте и…

Якул оставил ее слова без внимания, продолжая мерить шагами кабинет и рассуждая вслух уже с самим собой:

— Всю жизнь он ломал, выковывал и переплавлял меня под себя, вколачивал в голову, что традиции — это все. На них держится наше общество, говорил он, обычаи — то единственное, что имеет значение. Изменить им, значит, изменить всему роду. Инакомыслие — бич, ядовитый плющ, который надлежит безжалостно выкорчевывать из кладки души и посыпать побеги солью. Мы обязаны подчинять свою жизнь регламенту, установленному еще предками, несомненно, более мудрыми существами, чем мы с вами. Любое отступление, ни много ни мало, предательство и должно караться соответствующе. Самое страшное — уронить себя в глазах общества, сделать что-то не так, разочаровать. Уверен, во многом его нетерпимость стала причиной, почему мать, моя мать и его жена, оставила нас. Но я так и не смог об этом спросить, потому что никогда ее не знал. И вот появляетесь вы, и все в одночасье меняется. Мейстер отметает свои же законы, как ненужный хлам. — Якул замер и уставился на нее: — Почему? — Ответить он ей не дал, отмахнулся и глубоко запустил руки в карманы. — Нет, вам не понять, каково это, когда мир, в который ты всю жизнь пытался вписаться, отказываясь от своего Я, стараясь стать достойным сыном, в одночасье рушится, оборачивается пшиком, сусальным золотом на подгнившем торте. Нет мира, нет определителя, нет мерила, и единственное, что я знаю: вся предыдущая жизнь с ее принципами и установками была ложью, и мой бог оказался фальшивым божком на лотке гоблина-старьевщика. Вот что вам надо знать!

Профессор не пыталась перебивать. А когда он закончил, встала с кресла, приблизилась и положила дрожащую руку ему на щеку.

— Мальчик мой. Бедный запутавшийся мальчик. Как же я страшилась этой встречи…

Якул онемел. Она в своем уме? Неужели не понимает, что притрагиваться к разгоряченному дракону примерно так же безопасно, как к электрической медузе?

Пару мгновений выпуклые серые глаза, кажущиеся огромными за стеклами очков, рассматривали его, и морщинистая рука поглаживала то щеку, то волосы. Следующая фраза заставила его окаменеть.

— Я никогда не бросала тебя, только не в мыслях.

А потом профессор встала на цыпочки и крепко обняла его. Макушка уперлась ему в подбородок, а седой пучок пощекотал нос. Минуту Якул стоял, не в силах пошевелиться, и наконец медленно осторожно обнял ее в ответ.

— С Хезарием мы встретились, страшно сказать сколько лет назад. Мне едва стукнуло шестнадцать, и я приехала погостить к тетушке в Потерию. Столица показалась мне тогда чем-то сказочным и необыкновенным: повсюду высоченные в несколько этажей дома, суета, народ спешит во все стороны, подводы мчатся, едва не сбивая с ног. В то время твой отец еще учился в Принсфорде…

Якул думал, что его уже ничем не поразить, но это!

— Мейстер… учился там? Но я думал, что ни один дракон…

— Ни один дракон до него и ни один после, — кивнула профессор — называть ее матерью, даже про себя, пока не выходило. Тут нужна тренировка. — Но Хезарий всегда отличался бунтарским духом, поэтому презрел запрет родителей и поступил в Академию. Учился он, кстати, на факультете романтиков. Тогда их еще именовали так, «ранимых» прибавили позже, когда предъявляемые к мужьям стандарты изменились, и душевная тонкость стала восприниматься девами больше как изъян.

Она ненадолго замолчала, подбирая слова, чтобы нанизать их на нить воспоминаний.

— Это была любовь с первого взгляда, предопределение, из тех, что один раз и на всю жизнь. Хотя на свидании я сразу заявила, что он самый несносный дракон из всех. — Женщина мечтательно улыбнулась, закуталась плотнее в плед, который Якул ей принес, и отхлебнула из чашки. — Это был его заключительный год обучения. Оба понимали, что рано или поздно он закончится. Да и тетушка намекала, дескать, гостям негоже задерживаться на полгода. Тогда-то твой отец и предложил вместе бежать.

— Бежать? — удивился Якул. — От чего?

Профессор удивилась в ответ:

— От правил, конечно. Осуждения… Некоторые вещи никогда не меняются. Драконы женятся на драконах, люди на людях — таков устоявшийся порядок вещей. Наверное, традиции так долго существуют, потому что всем нам безопаснее прятаться за порядком. Спокойнее жить, когда знаешь, что в мире есть что-то вечное, незыблемое. Изменить традиции не в нашей власти. Единственное, что мы можем, это изменить свое отношение к ним.

— Ну, хорошо, и на что вы собирались жить?

— Хезарий сказал, что станет странствующим музыкантом. Мы будем ездить по свету и зарабатывать на жизнь его талантом.

— Нет у него никакого музыкального таланта. Равно как слуха и голоса.

— Я сказала ему то же самое, — рассмеялась профессор. — Но в молодости все это не имеет значения. Привычка подстраховываться появляется с возрастом. Когда они, — женщина тронула толстую роговую оправу очков, — меняют цвет.

— И вы согласились бежать с ним?

— Разумеется, ведь я была безумно влюблена. — Профессор погладила одну из оставленных Якулом на поверхности стола царапин и подцепила ее ногтем. — А буквально на следующий день, как гром среди ясного неба, пришло известие от его родителей: Хезария срочно вызывали домой, потому что назначенной ему принцессе исполнилось семнадцать. Предстоял ритуал.

Якул вздрогнул и кинул сложенного из пригласительного письма ящера в камин. Пламя выбросило навстречу язык, заглотив подношение прямо в воздухе.

— И мейстер оставил вас и уехал? — ровным голосом спросил он, не отрывая взгляда от огня, в котором выплясывала, корчась, почерневшая жертва.

— Нет, — внезапно ответила профессор, не решаясь поднять голову и продолжая гладить свежие раны стола. — Все было с точностью до наоборот. Всем сказкам рано или поздно наступает конец, но эту закончила я сама. — Якул повернулся к ней, в ожидании остального. — Я заявила, что никогда не смирюсь с ролью второй в доме, и вообще слишком многое нас разделяет, поэтому для обоих будет лучше расстаться и обо всем забыть. Отчасти мой выбор был продиктован страхом потерять Хезария.

— Вы отвергли его, потому что боялись потерять?

— Да, ведь я была уверена, что рано или поздно он меня возненавидит. Его семья, другие драконы никогда не примут наш союз, отвернутся, и, когда Хезарий это поймет, то обвинит во всем ту, что обрекла его на жизнь изгоя. А я слишком любила твоего отца, чтобы стать ему ненавистной. Не забывай, что в те времена все было гораздо строже, хотя на браки между эльфами и гномами уже тогда смотрели сквозь пальцы. А еще я была слишком горда, чтобы довольствоваться ролью неудобной супруги рядом с законной принцессой. Я и сейчас сказала ему, чтобы не вздумал нас знакомить.

— Принцесса — из другой области, — возразил Якул, — там все сложнее.

— Для нас, женщин, все просто, — пожала плечами профессор. — Так что, думаю, это я отчасти виновата в том, каким он стал и почему был так суров в вопросах твоего воспитания. Решил, что неукоснительное соблюдение правил общества, традиций убережет тебя от неверных шагов и разочарований. Обеспечит спокойствие и стабильность. Кто же знал, что ты пойдешь в него, а природу не обманешь?