Екатерина Лесина - Хроники ветров. Книга суда
И тут Фома понял. Господи, да с самого начала заметно было! Эта манера смотреть сверху вниз, упрямый подбородок и не по-детски серьезный взгляд. И страсть к оружию, помнится, Вальрик тоже все стремился стать воином.
— А твоего отца, случайно, не Вальрик зовут?
— Князь Вальрик, — поправил Дэка. — А ты что, знаешь его? Откуда? Ты тоже воин? Или кто?
— Нет, боюсь, воина из меня не вышло… а кто я? Честно говоря, и сам не знаю. Но с… князем Вальриком мы были знакомы. Правда, недолго.
— Расскажешь, — приказал Дэка. — Но потом, сейчас идти пора, а то если мамка Карлу пожалуется, что я опять сбежал… я не боюсь, просто что я, маленький, чтобы он меня порол? А ты за ужином будешь? Мамка не любит ужинать наверху, а мне нравится. Когда я князем буду, я такой же замок построю, даже больше…
Обеденный зал Саммуш-ун отличался от такового в Хельмсдорфе более сложным, искривленным перегородками и колоннами пространством, которое, точно искусственным солнцем, освещалось огромной люстрой. Тени в углах, огромный стол, тяжелый хрусталь, золото… Фоме моментально стало стыдно за свой внешний вид, за мятую рубашку, вытертые на коленях до белизны брюки и старые, пусть и почищенные ботинки.
— Заходи, садись куда-нибудь, — Карл сидел во главе стола. — На обстановку не обращай внимания, сам знаю, что чересчур помпезная, но уж лучше здесь, чем в Большом зале.
Оказывается, есть еще и большой… Фома попытался представить, каков он из тебя, наверное, что-то неописуемо-огромное и роскошное, вроде Главного Храма в Ватикане.
— Давай, вон рядом с Илией, ей не так скучно будет, правда?
Девушка, с забранными в высокую прическу волосами, поспешно кивнула. На Карла она старалась не смотреть, а на приветствие Фомы ответил кроткой улыбкой. Дэка тут же, нахмурен и сердит, видать, без порки все-таки не обошлось.
Ужин шел медленно. Было заметно, что Илию тяготила необходимость присутствовать за столом, Карлу был погружен в собственные мысли, Дэка изо всех сил стремился подражать, сам же Фома ощущал себя лишним. Да и записка ведьмина из головы не шла.
Значит, не было любви, а что тогда? Благодарность? Желание быть как все? Неизъяснимо горько, до того, что хочется… действительно напиться. Может, позже, после разговора с Карлом, когда, наконец, проясниться дальнейшая Фомы судьба.
Разговаривать Карл отчего-то решил в лаборатории, белый кафель и яркий свет вызвали не самые приятные воспоминания, наверное, что-то такое отразилось на лице, потому что Карл сказал:
— Не бойся, особой боли не будет. Закатай рукав.
— Правая или левая? — Фома решил не спорить, глупо предполагать, что он сумеет оказать сопротивление да-ори.
— Без разницы. А вообще лучше сними рубашку. Илии скажешь, чтобы подобрала что-либо из одежды, — Карл ловко перетянул руку жгутом. Проступившие вены выглядели уродливо, и Фома отвернулся, правда, когда игла вошла под кожу, не выдержал и повернулся вновь. Как и обещал Карл, боли не было, прозрачный шприц медленно наполнялся кровью.
— Нормально?
— Да, — кровь почти черная, это неправильно, и чтобы отвлечься, Фома спросил: — Дэка — сын Вальрика?
— Похож, правда? Не по годам развитый мальчик, непосредственный, непоседливый, любознательный… порой слишком уж любознательный. Полагаю, вы скоро познакомитесь. Или уже?
— Уже, — признался Фома. — А Вальрик знает?
— Нет. К счастью, у Кхитара хватило ума сначала сообщить мне. Сожми руку в кулак.
Фома послушался, кровь почти заполнила прозрачное тело шприца.
— Роль, которая отводилась Вальрику, требовала свободы. И мне пришлось изолировать девушку, — Карл вынул иглу. — Надеюсь, вопросов о морали не возникнет? Данная новость принесла бы больше вреда, чем пользы. Голова не болит?
— Сейчас?
— Вообще.
— Иногда болит, вот здесь, — Фома коснулся висков. — В последнее время особенно сильно.
— Это после встречи с ведьмой? Тебе придется лечь вон туда, это не больно и бояться нечего, аппарат проводит глубокое сканирование…
— Не надо. Ну, объяснять незачем, делай, что надо. — Фома лег в полупрозрачную капсулу. — А где Вальрик? Ну, если мальчик спросит, что отвечать?
Тяжелая белая крышка, черные поры отверстий, слабое гудение и синий свет, моментально породивший головную боль. Сканирование длилось довольно долго, но никаких неприятных ощущений не принесло, если, конечно, не считать боли, но к ней Фома почти привык.
— Вальрик скорее всего мертв, — проинформировал Карл, помогая выбраться из капсулы. — Точнее, я очень надеюсь, что он мертв. А говорить лучше правду. Совсем плохо?
Фома кивнул, синий свет аппарата пульсировал в висках, выметая мысли прочь.
— Значит, на сегодня все. Пошли, доведу до комнаты.
— Там окна открыты, — предупредил Фома, придерживая голову руками. Казалось, стоит отпустить, и она расколется.
— Щиты опускаются автоматически. И вот еще, если все обстоит так, как я предполагаю, то тебе не следует выходить наружу. Лучше всего отдохни, вечером продолжим. А мальчишка, он любопытный. Главное, не позволяй на шею сесть.
Карл помог подняться, протянул рубашку и, поддерживая под локоть, повел к выходу из лаборатории. Свет пульсировал, мешая воспринимать пространство, и Фома был благодарен за поддержку. У двери вице-диктатор остановился и тихо, но жестко произнес.
— Еще один момент. Не знаю, как долго ты пробудешь здесь и с кем выпадет столкнуться, но Коннован о мальчике не знает и знать не должна.
— Почему?
— Во-первых, мне не слишком хочется отвечать на ее вопросы. Во-вторых, ей не слишком понравится то, что я сделал. Ну а в-третьих, просто помолчи, хорошо?
— Хорошо, — согласился Фома.
Добравшись до комнаты, он рухнул в кровать. Синий свет… боль… почему так больно, ведь обещал же… на подушке красное кровяное пятно, а встать нет сил. Фома перевернулся на спину, запрокинув голову. Странно, раньше из носу кровь не шла… и Голос пропал.
Коннован
Я ощущала себя предательницей. А еще сукой и стервой. Рубеус просил остаться, а я…
Потолок вздрогнул, расставаясь с очередной порцией штукатурки. Какое перемирие? Нас обстреливали, причем гораздо интенсивнее, чем прежде. И проблем стало гораздо больше. Во-первых, слух о перемирии непостижимым образом просочился к людям, и теперь я не знала, куда спрятаться от взглядов, полных надежды и ожидания. Во-вторых, я сама надеялась и ждала, а имперцы продолжали обстрел, день за днем… постоянно, каждый час, каждую чертову минуту, словно желая уничтожить саму надежду на мир.
И снова грохнуло. Белая пыль штукатурки на волосах почти на видна, но я ощущаю ее на своей коже столь явно, как и собственную подлость. Раз за разом приходится убеждать себя, что я бы не справилась, что сделала бы лишь хуже, но… но не могу забыть. Каждую минуту помню, каждое прикосновение. Руки, губы, шепот и искры на коже… больно засыпать одной, и больно просыпаться, понимая, что сама от него отказалась.
Нет шанса вернуться и исправить, только и осталось, что скрываться внутри технозверя, пытаясь сделать вид, будто жизнь продолжается. Не жизнь — существование, размеренное, определенное необходимостью поддерживать работу завода.
Вчера набралась смелости воспользоваться связью… ответила Мика.
Все, как прежде, только хуже.
И среди бумаг затесалась чья-то идиотская записка: «Привет. Скучала? Скоро встретимся». Ее я с раздражением швырнула в мусорное ведро. Чужие встречи заставляли острее ощутить собственное одиночество.
Глава 8
Вальрик
Ремни держат крепко, и пальцем не шелохнуть, не то, что пошевелиться. А дышится легко. На лице прозрачная маска, воздух из которой странно пьянит, хочется закрыть глаза и уснуть.
Он проспал трое суток кряду, еще столько же просто отлеживался в углу комнаты, шепотом повторяя собственное имя, почему-то ему казалось, что если помнить имя, то остальное тоже не забудется. Вчера во сне пришла Джулла, села рядом и гладила по голове, напевая песенку, Вальрик не понял ни слова, но ему было хорошо, и он многое бы отдал, чтобы навсегда остаться в этом сне. А проснулся здесь, не в силах пошевелиться, только и можно, что дышать воздухом из прозрачной маски да разглядывать тени на стене.
Его убьют. Разрежут на части, чтобы посмотреть, почему он выжил в лабиринте, или еще по какой-либо другой причине. Вдох. Выдох. Слева черное поле по которому плавно перекатываются-ползут зеленые волны. Сзади свет ощутимо нагревает волосы, если скосить глаза, то можно рассмотреть смутные силуэты каких-то машин… людей…
— Где готово? Что здесь готово? Это что ли готово? — рывок за волосы. — И как мне здесь операцию делать? На ощупь?
Синий — раздражение, красный — гнев. Вальрик не понимает, чем этот гнев вызван, но голос ему не нравится.
![Мелисса де ла Круз - Ведьмы Ист-Энда. Приквел: Дневники Белой ведьмы[Witches of East End. Prequel: Diary of the White Witch]](/uploads/posts/books/51854/51854.jpg)
