Холли Лайл - Дипломатия Волков
Дугхалл нахмурился.
– Значит, вчера ты мог потянуть за нее и поднять нас в воздух...
Пилот затряс головой.
– Да – если бы находился в кабине. Но вчера Кейт стало плохо от этих чар, помнишь? И мы с Типпой были у люка, чтобы сразу побежать за помощью. А там Сабиры потребовали, чтобы он опустился на землю, обещая в противном случае застрелить Типпу.
Дугхалл ничего не забыл.
– Да, теперь кажется, что все было давным-давно, но ты, конечно, прав в этом вопросе. Однако чтобы Кейт увела аэрибль...
Эйоуюэль опустил ладонь на плечо посланника.
– Парат Дугхалл, Кейт умела водить аэрибль. И знала, где находится потайная рукоятка. Она умела управлять и подъемом, и двигателями и несколько раз сама вела этот корабль.
Дугхалл смотрел на него, ошарашенный. Увидев этот взгляд, Эйоуюэль дрогнул.
– Я сам научил ее.
Дугхалл надолго лишился дара речи. Наконец ему удалось выдохнуть:
– Зачем?
Эйоуюэль пожал плечами.
– Ей хотелось научиться. Она была такой сообразительной и ловкой.
Дугхалл почувствовал дрожь в коленках.
– Итак, она не прячется где-нибудь за воротами?
– Нет.
Дугхалл только что был полон надежды, что спасся хотя бы один любимый им человек. Теперь у него осталась лишь горечь неуверенности.
– А какие меры предусмотрели искусники, чтобы посадить корабль, после того как сброшены канаты?
Эйоуюэль надул губы.
– Тут о посадке речи уже не шло. После экстренного взлета нам оставалось лишь долететь до дружественной территории и там разбиться или дотянуть до моря и утопить аэрибль.
– А спасательной лодки на сей счет строители не предусмотрели?
– Нас... э... всегда наставляли в том духе, что нам следует... э... так сказать, утонуть вместе с кораблем.
– Ты хочешь сказать, что у нее нет возможности спастись?
– Никакой. То есть надежной возможности. В самом лучшем случае она могла разбиться на дружественной территории – так, чтобы не получить особых травм. Но если посадочная бригада не заправила аэрибль после посадки – а я не могу даже представить такого, – скорее всего Кейт не сумеет дотянуть до дружественной территории.
Дугхалл обжег пилота яростным взглядом и подумал о Кейт. К.акой исключительный дипломат получился бы из нее! Она могла бы творить для Семьи истинные чудеса. И не только для Семьи. Она была особенной. А теперь приходилось полагать, что она мертва – вместе со всем, ею обещанным.
– Я приказал бы повесить тебя, – бросил он Эйоуюэлю, – но не стану. Семья и так потеряла достаточно людей. Но кровь Кейт на твоих руках, и я это запомню. И когда-нибудь призову к ответу.
Корабль более не раскачивался с боку на бок, теперь он нырял и взмывал, словно бы взбирался на горку, скользил с ее противоположного склона, потом поднимался на следующий и так без конца. Гамак Хасмаля зажил собственной жизнью. На какой-то момент перемена озадачила путешественника. А потом – как только он понял, что это значит, – лицо его озарилось довольной улыбкой. «Кречет» вышел в море – притом направляясь невесть куда, – и это было как нельзя кстати, потому что Хасмалю наконец удалось спастись.
Сунув ноги в туфли, он поднялся по трапу на главную палубу. Слева тянулась цепочка невысоких островков, но «Кречет» шел в открытом море. Капитан стоял у руля, с удовольствием обратив прищуренные глаза к невысокому утреннему светилу. Несколько мореходов, в том числе Кеши-Увечные, не смевшие высовываться на палубу, пока корабль находился в Иберанских водах, устроились среди линей, наслаждаясь крепким ветерком и солнцем. Хасмаль ощущал их радость вновь обретенной свободы и вполне понимал ее. Он и сам чувствовал себя подобным образом.
Отправившись на корму, он кивнул.
– Итак, груз уже на борту?
Капитан улыбнулся.
– И ты без особого промедления оказался в море, как я и обещал. Ты утверждал, что хотел бы как следует поплавать. Значит, место нашего назначения удовлетворит тебя.
– В самом деле?
– Не сомневаюсь. Мы пойдем под парусами до Новтерры. Надеюсь, у тебя есть с собой все необходимое – теперь мы землю разве только увидим.И то не скоро.
Хасмаль громко рассмеялся.
– Добрая весть. Ах, капитан, ты и не знаешь, насколько она добрая.
А потом, прислонясь к поручню, стал разглядывать бегущую назад воду.
– Я так и думал, хотя никогда не слышал от тебя, чего ты... избегаешь.
Капитан не сказал и «от чего бежишь». Пожав плечами, Хасмаль отделался полуправдой.
– Ничего особенного. От женщины. От опасений. Нежеланного будущего.
Ян Драклес расхохотался.
– Хас, я брал тебя на борт, зная, что ты не преступник. Многие мужчины были вынуждены уходить в море, чтобы скрыться от женщины. Откровенно говоря, свое первое путешествие я совершил именно по этой причине.
Хасмаль с любопытством поглядел на него.
– Я понравился молодой девице, а та сказала своему свирепому отцу, что я лишил ее девственности и она предпочитает выйти за меня замуж, чем видеть повешенным на городской площади. Я... ну... я решил, что девушка, способная обмануть отца, обманет и мужа; к тому же я не хотел становиться учеником лавочника, сколь ни богат его товар и полны сундуки. Поэтому я нанялся матросом на уходящий на север корабль и более не оглядывался назад.
Хасмаль подумал об участи, которой ему в конце концов удалось избежать.
– Иногда судьба сулит нечто худшее, чем женитьба или даже смерть, но и то, и другое достаточно скверно.
Капитан вновь рассмеялся.
Зажмурив глаза, Хасмаль подставил лицо солнцу, наполнил грудь морским воздухом и вдруг осознал, что впервые может по-настоящему вздохнуть – с того самого вечера, когда, окутанный магией, испортил Доктииракам праздник Дня Именования... просто потому, что мог это сделать. Свободен, свободен и еще раз свободен; он избежал своей участи, ускользнул от нежеланной судьбы, выиграл свою битву. И пусть он сейчас на корабле, направляющемся невесть куда, и пусть он не переносит море, пусть его мутит от постоянной качки, все это не важно. Он заплатит цену за право быть самим собой.
Винсалис, древний поэт, философ, мудрец и покровитель Соколов, некогда сказал: «Наше искусство выбирает мгновение и человека, а потом гонит его вперед – пока не лопнет сердце, до самого конца; лишь глупец рискует заняться магией, не имея благородной причины».
«Возможно, я и трус, но я не хочу умирать ради Соколов. Я не хочу более служить магии в качестве транспортного средства».
В День Именования он сумел убедить себя в том, что имеет Добрые причины проскользнуть незамеченным внутрь Дома Доктиираков. Улица Каменотесов – да что там! – весь квартал Бремиш кишели слухами о войне, к которой готовилась правившая в городе Семья, рассказами о чужеземных посланцах, представляющих не одно-два враждебных Семейства... Утверждали, будто предстоящая свадьба вовсе не окажется ею, и он решил, что окажет услугу и себе, и Семье. Посему он призвал чары Соколов, дабы понаблюдать за кознями Семей, – уверяя себя при этом, что не праздное любопытство, а только чувство самосохранения движет им, – но, сделав так, пробудил в потустороннем мире интерес к себе и потому оказался связанным с Семьями и лишь чудом не разделил судьбу Галвеев.
