Наталья Гвелесиани - Дорога цвета собаки
Только кровь дракона могла изменить перекос — смыть вину и вернуть Мартину веру. Перебирая в памяти нити разных разговоров, Годар нащупал в сплетении прозрачной сети еще один узелок… Необходимо приглушить вред от советов, которыми он напичкал голову Аризонского, еще одним — последним — советом.
Попросив витязя задержаться, Годар сбивчиво выговорил:
— Послушай, если ты сможешь позволить себе убить дракона и сочтешь свой поступок подвигом, а не убийством, тогда ты станешь, кем хотел.
Про себя же Годар подумал: «Стать еще выше смертному не возможно. Только бы он понял это попозже. Как же мне повезло — я встретил в жизни бога. Да! Да! Да! Повстречавшему бога даруется бессмертие. Ибо бога невозможно разлюбить. Стяжательство живых душ, а рядом: смерть — равнодушие, смерть — забвение, смерть — разлука и другие ипостаси предательства, положенного в основании лабиринта из светящихся коридоров НЕ ЖИВУТ на территории богов. Настоящие же боги — всегда на половину люди. Бог узнается по сердцу, страдающему от избытка. Задача смертных — спасать своих богов. Только это и требуется для вечной жизни… Но будь проклято бессмертие, положенное в основание памятников убиенным богам!» — Ты был прав, когда спросил: «Где мое место, если в мире не война?» — произнес Мартин с привычной сдержанностью, хотя ждал ответа с затаенным дыханием.
— Сожалею, что подкинул тебе свой вопрос. Не стоит заглядывать далеко вперед.
— Но я уже заглянул, и хочу знать все. Да и вопрос мой собственный.
Годар, подумав, сказал словами, которые явились ему словно из-за спины, из собственного далека:
— Вот мы с тобой идем — в ногу или в разнобой — и от того, что идем, ничего в мире не изменится. Просто уровень кислорода останется прежним. Никто и не заметит, почему застыла стрелка на измерителе загрязненности… Но ты, Мартин, звезда особая. Такие выходят на небосклон один-два раза за человеческую историю. Тебя нельзя не заметить. По отношению к тебе выявляется степень душевной чистоты и совестливости. Ты не можешь ждать, пока мир станет благородней, ты закатываешься. И мир станет, чтобы ублажить твои очи, лучше — я ручаюсь. Мир должен стать благородней! — последнюю фразу Годар произнес грозно, в свойственном его речи повелительном наклонении в сочетании с третьим лицом.
— О, в таком случае я горд. Если моя миссия в мире такова, какой ты ее обрисовал… — Мартин, смутившись, развел руками. — Был бы только мир благороден ради себя самого. В любом случае, спасибо ему за все.
— Не забывай об издержках благородства, — скромно напомнил Годар, — люди становятся лучше или ломаются. Третьего с тобой не дано.
— Это понятно. Христа распяли потому, что… не могли же они распять себя. Либо он, либо они, — к смущению, отраженному в чертах лица Мартина, прибавилось лукавое и в то же время напряженно-серьезное, мучительное выражение:
— А скажи-ка, Годар, ты все еще считаешь меня…
— … Сверх человеком. — Продолжил утвердительно Годар и подумал с грустной, щемящей теплотой: «А еще — Фаэтоном, который не поверит, что он — сын своего Отца, пока не посадит золотую колесницу у священных вод океана».
— Ты огорчил меня, мой Белый витязь, — заметил Мартин в полушутку. Оперевшись о плечо Годара он с натугой поднялся на расставленные широко ноги и сильно ссутулился.
— Ну, а ты?.. В чем видишь ты теперь мудрость, подчерпнутую вроде бы у меня, если я однажды не ослышался? — Годар робко притронулся к его ладони, которая тотчас же легла ему на запястье.
— В понимании, что каждый из тех, кто в пути, заносит в это мгновение ногу над своей ступенькой. «Упрямец», — подумал Годар с гордостью за него, хотя так и не обнаружил за пониманием смирения.
Если бы Мартин верил в любого другого бога, кроме Человека, Годар бы обратился к небесам с молитвой за Мартина, но он не мог так оскорбить своего гордого друга. Авось когда-нибудь все в этом мире разберутся между собой. Задача же Годара — спасти Спасителя. Он опять стал Собакой — другом своему другу. Опять или наконец, — понять он уже не силился.
3 Дневник Мартина Аризонского Окончание (Из материалов Секретного военного архива Королевства Суэния)В конце концов это становится забавным — узнавать на каждом привале о себе новости. С официальным Скиром я покончил в два счета, выкинув радиоприемник, и терпеливо несу в тишине крест, чтобы выбрать место самому. Это вовсе не значит, будто я отказался от борьбы. Просто я могу на что-то надеяться в жизни только тогда, когда знаю, что оба ее конца в моих руках. Сейчас, когда Скиром все уже предрешено, а именно: победа — все равно смерть, можно узнать, кто я таков.
Годар неустанно размышляет над моим характером и щедро делится соображениями на этот счет. Такое чувство, будто в полевой лаборатории проводится эксперимент по идентификации реликтового человека, добытого на земле живым. Я мог бы добродушно содействовать опыту, если бы думал, как раньше, что являюсь представителем Суэнии. Годар же наконец, посадил в мою голову мысль, от которой теперь не сбежать: я представляю только себя самого и должен за себя самого отвечать — такого, каким он мне меня открывает.
Последние его открытия — это то, что я — сверхчеловек. И лестно, и забавно, и страшно мне было слушать его аргументы. Кажется, он отбросил от меня костюм Дон Кихота, даже не помышляя о примерке. Это мне понравилось. Если только Дон Кихот не его идеал, к которому он относится исключительно серьезно, почти фанатично желая переломать вместе с Идальго крылья всем ветряным мельницам, еще оставшимся на его родине. Страшно же то, что он, как и Почтенный Сильвестр — мудрец, перед которым я преклоняюсь, все же представляет мир в виде круга, центр которого составляют отброшенные нами тени. В центре общей тьмы и поселился дракон — цельный в своей раздробленности, один на нас всех. Но тогда война с драконом бессмысленна, потому что никто еще, вырезав себя из общего круга, не остался жив и, главное, потому, что нельзя отсечь тень, находящуюся в собственности у дракона — как нельзя вызволить ее, вымолив обратно. Такой круг — эмблема черного, нездешнего солнца.
Годар отстаивать право на тень еще может — он прибыл из стран, прозванных в старину странами Неестественной Ночи, или, иначе, Тени. Однако Суэнские мыслители с таким подходом забывают, что не обязательно пятнать Землю. Одно уж то, что мы прожили триста лет без дракона и, следовательно, без войн, говорит о величии человека само за себя. Впрочем, я забыл, что являюсь сверхчеловеком и предъявляю требования, которые людям всей земли не по силам. Неужто так уж и всей? Кто покажет мне, где тень Мартина Идена — одного из лучших на мой взгляд литературных героев века. Уничтожив дракона, я мог бы- заложить в степи город имени Мартина, где люди, мыслящие аналогично, могли бы начать новую жизнь — так, как это уже было однажды в Краю Полуденного Солнца, когда здесь появился с друзьями граф Аризонский. На этих людей — вчерашних и будущих — почти единственная моя надежда. Я уверен, что изменить самих себя и жизнь к лучшему можно лишь выбросив из головы представления об естественности большинства хитросплетений света и тьмы. Тогда я не буду казаться жестоким Человекобогом, который стремится якобы обрезать каждому его черное крыло.
