Денис Чекалов - Сумеречный судья
Зачем жил старик?
Что доставляло ему радость?
К чему стремился?
Уолдо Каннинг не задавал себе этих вопросов — больше не задавал. Когда за маленьким окном, находившимся на уровне земли, светило солнце — он выходил, все так же кутаясь в протертый шерстяной платок, и с умиротворением сидел на скамейке, чувствуя, как теплые лучи насквозь прогревают иссохшее скрюченное тело.
В те дни, когда было особенно тепло, он снимал накидку, и потом долго и с удовольствием вспоминал о таких прогулках.
И там его обступали дети. Он любил детский смех, их голоса — старик не мог бы распознать по лицам своих маленьких друзей, но голоса — голоса он никогда не путал.
Уолдо слышал их и сейчас, когда перебирал сухими скорчившимися пальцами содержимое шкатулки. Он помнил, что говорил ему каждый из них — двадцать лет назад, тридцать, очень давно.
Все они были здесь — в маленькой комнатке. Они окружали его, говорили с ним, а он отвечал.
Уолдо не знал, отчего дети так доверяют ему, и не пытался понять.
Его руки нащупали что-то очень холодное, круглое и наполовину сломанное. Он снова улыбнулся.
Старик вспомнил маленькую девочку, которая всегда говорила тихо и неуверенно. Малышка тоже сидела здесь, в этой каморке, и пила кипяток из металлической кружки. Ветер ударил в стекло, Уолдо Каннинг поежился.
Все они умерли — и мальчики, и девочки, умерли очень давно, и только их голоса звучали в его стенах, разговаривая с ним. Они тянули к шкатулке маленькие детские ручонки, пытаясь открыть крышку и забрать оттуда то, что положили в нее.
В такие дни Уолдо боялся — ему казалось, что кому-нибудь из них удастся это сделать, удастся забрать маленькие вещицы, такие приятные на ощупь, забрать их себе — и тогда он, Уолдо, умрет.
Он забирался на кровать, закрываясь с подбородком порванным одеялом, и смотрел на свою шкатулку.
Но никому не удалось ее открыть, и Уолдо Каннинг снова успокаивался.
Да, они все умерли — даже те, кто оставались в живых. Умерли давным-давно, когда оставили ему свою жизнь, в надежде, что когда-нибудь смогут за ней вернуться.
Но никто не возвращался.
Кружка остыла, пока он пил кипяток, и остаток воды был тепловатым и противным. Уолдо Каннинг хотел вновь разогреть ее, но потом передумал.
Ему вообще уже ничего не хотелось — вот уже много, много лет.
Он лег на кровать, накрывшись рваным одеялом, и лежал так с открытыми глазами.
2Франсуаз подняла голову из воды, и ее роскошные каштановые волосы взметнулись, поднимая облако мелких блестящих брызг.
Девушка улыбнулась.
Затем она начала выходить из воды — высокая и притягательная, и узкий ярко-красный купальник плотно обтягивал роскошное сильное тело.
— А ты неплохо здесь устроился, Майкл, — сказал Родерик Калленти, кладя в рот кусочек сухарика.
Я улыбнулся.
Франсуаз подходила к нам, вытирая волосы большим махровым полотенцем. Яркое солнце заливало площадку перед бассейном, веселые световые блики играли в прозрачной воде.
Демонесса села напротив меня, заложив ногу за ногу, и с наслаждением откинулась на спинку, расправляя тело и поднимая высокую грудь.
— Что-нибудь угодно, мадемуазель? — спросил слуга-элементаль, склоняясь над ней.
— Нет, Герцог, можете идти. Спасибо…
Птицы радостно щебетали в вершинах деревьев, на дальней дорожке, садовник рыхлил землю под огромными ярко-оранжевыми цветами.
— Прекрасное утро, Майкл, — промурлыкала Франсуаз, потягиваясь. — О чем вы говорили?
Родерик Калленти поймал себя на том, что краешком глаз рассматривает ее полуобнаженное прекрасное тело, и застыдился.
— Только не говори, что я тебя смутила, — засмеялась Френки. — Дай-ка мне пончики, Майкл.
Ее острые белые зубы впились в нежное тесто, масляный сок потек по подбородку.
— Уверена, твоя жена тоже любит купаться.
— Моя жена любит есть пончики, — отозвался Род. — Она ест их в три раза меньше, чем ты, и говорит, что бережет фигуру.
Он не стал продолжать, но было ясно — диета не очень помогла госпоже Калленти оставаться стройной и хорошо выглядеть в купальнике.
— Я говорил Майклу, какой у вас хороший особняк, — произнес Род, стараясь замять ситуацию, которая показалась ему неловкой.
Франсуаз потянулась к столу и забрала себе всю тарелку с пончиками.
— Мне у вас нравится — всегда так приятно и спокойно.
Он невесело улыбнулся.
— Честно сказать, не хочется уходить домой.
— Это лучше, чем проводить время в баре, — заметил я. — Ты знаешь, мы всегда рады тебя видеть.
Родерик Калленти кивнул — он не любил никому досаждать своим обществом, боясь стеснить и наскучить.
— У вас с Лаурой тоже чудесный дом, — заметила Франсуаз, вытирая ладонью масло, капавшее с подбородка в ложбинку между высокими грудями. — Лаура прекрасная хозяйка. А Лиандр и Милосса — любой отец мог бы мечтать о таких детях.
Демонесса ободряюще ему улыбнулась. Родерик быстро кивнул головой, потом повернулся ко мне. Его пальцы были сцеплены, и он нервно перебирал ими.
— Прости, что свалился вам на голову без предупреждения, — пробормотал Калленти. — Вы еще даже не позавтракали.
— Оставь, — сказал я. — Или тебе не нравится, как готовит Тереза?
Родерик смущенно улыбнулся. Потом решил, будто я обижусь, если он откажется от угощения; и схватил со стола первое, что попалось под руку.
— Хочешь варенья? — спросил я.
— Я? Нет, Майкл, — только сейчас он заметил, что жует пресный тост, потом потряс головой. — Мне надо поговорить о Мэделайн.
— Что с ней случилось?
Франсуаз облизывала пальцы, внимательно глядя на нашего утреннего гостя.
— Она очень нервничает, Майкл, — проговорил Род. — Не находит места. Не знаю, что с ней случилось. Тебе известно, мы дружим с детства. Выросли вместе. И я — я не могу смотреть, как Мэд мучается сейчас.
Он развел руками.
— Не понимаю, в чем дело. Ведь у нее все хорошо. Она замужем, у них скоро родится ребенок — Майкл, на нее невозможно смотреть.
Я кивнул, задумчиво глядя сквозь него.
— Я тоже это заметил. Когда мы виделись с ней пару недель назад. Но Родерик — не знаю, чем мы можем помочь. Здесь нужен психотерапевт.
Он беспомощно посмотрел на Франсуаз.
Кто бы ни пришел к нам в поисках помощи, будь то некромант Серой Башни или гоблин с Малахитовых Гор, — все они думают, что любую проблему можно решить деньгами. Но большинство человеческих бед рождаются в их собственных душах.
К счастью, у меня больше нет души.
И все же Френки считает, что надо помогать каждому, кто в этом нуждается — и именно поэтому Родерик Калленти с такой настойчивой беспомощностью смотрел на нее.
