Della D. - Метаморфозы
— А я этого всего не видел, — признался Северус. – Мне действительно казалось, что я для тебя кто‑то вроде домового эльфа.
— Когда тебя ранили, я очень испугалась. Но в ту ночь я поняла, какие сила и мужество в тебе. Ты так стойко переносил боль…
— Я боялся еще больше тебя напугать. Ты и так вся тряслась.
— Да уж, — хмыкнула Гермиона. – Я после той ночи поняла, что люблю тебя. Я увидела тебя абсолютно с другой стороны. Ты был очень разговорчив, между прочим, ты это помнишь? – она с улыбкой посмотрела на него. – Ты такие неожиданные для меня вещи говорил…
— Я плохо помню ту ночь. Помню только, что все время удивлялся, снова открывая глаза и обнаруживая, что ты еще здесь, — он вздохнул, прикрыв глаза. – Мне очень хотелось думать, что ты заботишься обо мне не из гриффиндорского благородства, а из‑за каких‑то других чувств.
— Так оно и было, — заверила гриффиндорка.
Они несколько минут помолчали. Гермиона смотрела на огонь, вспоминая события прошлых месяцев. Снейп сидел рядом, прикрыв глаза, наслаждаясь ощущением ее тела рядом с ним, вдыхая запах ее волос (не горькая хвоя, как у Долор, а какой‑то сладковатый цветочный аромат). Он старался запомнить все это, чтобы у него были силы снова идти к Лорду, сносить боль и унижения. Чтобы знать, ради чего, вернее, ради кого он все это делает.
— Ты лечил меня, — тихо продолжила Гермиона. – Ты спас моих родителей.
— Подведем итог, — иронично, но без обычной злобы, произнес Северус. – Печальный герой, отважный спаситель, несчастный и одинокий… Ты создала у себя в голове образ, который теперь так искренне любишь, но я ли это? Я не уверен. Закончится война, шпион и герой канут в Лету, останется только желчный, саркастичный, немолодой зельевар с темным прошлым, — он вздохнул. – Черт побери, я обречен, — он усмехнулся.
— Я устала с тобой спорить, — девушка театрально закатила глаза. – Давай просто подождем и увидим. Я докажу тебе, что ты не потеряешь свою привлекательность в моих глазах с окончанием войны. Я не оставлю тебя…
Он так резко отстранился, что девочка чуть не потеряла равновесие, но Снейп удержал ее, вцепившись в плечи, разворачивая так, чтобы она смотрела ему в глаза. Они полыхнули огнем.
— Не смей мне ничего доказывать, слышишь? Не смей, — повторил он уже мягче, заметив ее испуг. – Я знаю ваше гриффиндорское упрямство, вы из тех, кто на спор готов удавиться. Не делай этого. Обещай мне, что никогда не будешь мне ничего доказывать. Обещай, что оставишь меня, как только я стану тебе в тягость, когда перестану быть тебе интересен. Обещай, что не проведешь со мной ни одной лишней секунды, заботясь о моих чувствах. Обещай!
— Успокойся, пожалуйста, — попросила Гермиона, замечая, что он мелко дрожит. – Я обещаю тебе, что никогда не скажу тебе «люблю», если не буду уверена в этом на сто процентов. Обещаю, что никогда не буду с тобой из жалости.
— Хорошо, — казалось, он успокоился. По крайней мере, он перестал до боли стискивать ее плечи.
«Бедный мой Северус, — подумала Гермиона. – Как же ты неуверен в себе, как ты себя не любишь. Мне больно это видеть. И еще больнее оттого, что ты не веришь в мою любовь. Сколько же тебя должны были отвергать, что ты не способен понять: тебя можно любить. В одном ты был прав: отношения с тобой – штука тяжелая».
Она порывисто потянулась к нему, впиваясь в губы страстным поцелуем, словно пыталась выразить в нем все, что не могла сказать словами. Все, во что он отказывался верить. Северус ответил с той же отчаянной страстью, словно был уверен: она оставит его уже сегодня. А если не сегодня, то завтра наверняка. Недоверчивость, с годами превратившаяся в паранойю, не раз спасала ему жизнь, но сейчас играла с ним злую шутку.
Еще какое‑то время они провели в нервных судорожных объятиях и пьянящих горько–сладких поцелуях, словно накануне конца света. Потом волнения поулеглись, Снейп снова взял себя в руки и настоял на немедленном возвращении гриффиндорки в свою башню. Гермиона подчинилась. Профессор проводил свою студентку до портрета Полной Дамы, оберегая от возможных неприятностей, но, к счастью, по пути они никого не встретили. Только когда они расстались, Северус понял, что День Всех Влюбленных уже наступил. Но у него еще оставалось немного времени до утра.
***
На завтрак Гермиона притащилась, естественно, абсолютно не выспавшись. Она вяло ковыряла ложкой в тарелке с овсяной кашей, стараясь не смотреть на учительский стол, потому что, еще входя в зал, она заметила, что Снейп против обыкновения там сидел. Гриффиндорка слышала возбужденный шепот вокруг: страсти накалились до предела, все ждали прибытия сов. Лаванда и Парвати щебетали напротив нее, Гарри и Джинни обменивались многозначительными взглядами слева, а Рон сидел справа, старательно пряча от нее глаза: ему до сих пор было стыдно за вчерашнее предложение.
И вот влетели совы. Конечно, в основном это были школьные совы, которые сегодня же утром покинули совятню. С потолка посыпался розово–фиолетовый дождь сердечек, которые, приземляясь в руки адресатам, то начинали петь, то превращались в букетик цветов, то взрывались хлопушкой. Первокурсники смотрели на все это ошалелыми глазами, запоминая на будущее.
Джинни получила законную валентинку Гарри, а потом, неожиданно, еще одну. На это Гарри напряженно нахмурился, но через пару минут уже Джинни хмурилась, поскольку Гарри получил еще четыре валентинки, кроме той, что послала ему она.
Рон получил три валентинки, чему, казалось, был очень удивлен. Лаванда и Парвати, к мстительному удовольствию Гермионы, получили по два поздравления. Староста подозревала, что по одной можно было вычесть: скорее всего, они послали их друг другу на всякий случай.
Студенты были очень возбуждены. Девушки собирали и тщательно пересчитывали свои поздравления, хвастаясь друг перед другом, не скрывая эмоций. Ребята делали, в общем‑то, то же самое, но старались делать это с безразличным видом. Общее веселье вызвал тот факт, что валентинки получили профессор МакГонагал, сам директор и даже Рубеус Хагрид, который был растроган этим фактом чуть ли не до слез. Рекордсменом среди учителей стал профессор Флитвик – он получил целых пять открыток.
Те же студенты, кто, как и Гермиона, поздравления не получили, сидели с независимыми выражениями на лицах, демонстрируя свое презрение к этому празднику. Некоторые, конечно, не смогли скрыть разочарование, другие делали это спокойно.
— Герми, ты все равно лучше всех, — прошептала ей Джинни, легонько сжав руку подруги, перегнувшись через Гарри. Та кивнула и улыбнулась в ответ.
— Спасибо, рыжая, — сказала она, когда в Зал с возмущенным криком влетели еще две совы явно не хогвартского происхождения. Это были огромные белые совы для скоростной доставки грузов. Вдвоем они несли весьма приличную по размерам коробку.
