Андрей Легостаев - Любовь прекраснее меча
Казалось, все затаили дыхание.
— Можно я пойду вон с той? — палец уперся в Марьян.
Марьян посмотрела направо — а кого он выбрал? Справа не было никого, она стояла последней. Значит — стоявшую рядом Елефеду.
Но нет — сэр Радхаур выбрал ее, Марьян.
Сердце несчастной уродины заколотилось — ведь он ей понравился, еще как понравился!
Но она тут же закричала молча на себя: «Опомнись, дура! Ему просто не хочется никого из женщин, у него есть дама сердца, которой нельзя изменить даже в мыслях — как сэру Димерику!»
Ей хотелось узнать причину его мрачного вида — за время заточения в чреве Зверя мужчины обычно вываливают благодарной слушательнице накопившиеся сомнения и неприятности, чтобы она развеяла тревоги перед тем, как он узнает пророчество Зверя.
Краем глаза девушка увидела досадливое движение сэра Димерика. Теперь ему придется переночевать в Храме, если он хочет уединиться в утробе монстра именно с Марьян.
Сэр Радхаур взял ее за руку — какие холодные у него пальцы! — и, не глядя на нее, пошел прямо к разинутой пасти.
Как хорошо, что Марьян не видела в этот момент выражение собственного лица со стороны — она бы умерла от стыда, настолько глупо-счастливая улыбка исказила обезображенное лицо.
Марьян за руку с незнакомым юношей переступила волшебный порог и вдруг что-то ей подсказало: там, за спиной остается вся прошлая жизнь, которая больше не вернется.
Она резко обернулась, но увидела лишь, как закрывается пасть чудесного Зверя.
Дорога назад отрезана для нее.
Она не знала почему, но была уверена — что-то изменится в ее жизни.
И Марьян испугалась.
Пытаясь унять охватившее волнение, она зажгла дрожащей рукой светильники и подошла к огромным песочным часам с нарисованными на стекле полосками — отметинами двенадцати дней. Вынула стопор здоровой рукой и перевернула их — тяжелый корпус в специальной раме легко повиновался.
Посыпались песчинки, отмеряя вневременье между прошлой ее жизнью и неведомым будущим, которое не похоже на предыдущую жизнь.
Откуда в Марьян появилась эта уверенность?
Она не знала.
Глава четырнадцатая. КАМЕННЫЙ ЗВЕРЬ
«Долину увидишь, пройдя перевал,
Прекрасней которой никто не знавал.»
Фирдоуси «Шах-наме»— Ты кушать хочешь? — спросила Марьян.
Он лежал на кровати, уставившись пустым взглядом в черноту потолка.
Ему было плохо — Марьян не могла этого не видеть. Изредка он стонал, пытался подавить стон и звук превращался в хриплый рык. Жрица видела, что мелкие бисеринки пота от внутреннего сжигающего пламени выступили на лбу и висках юноши.
— Ты кушать хочешь? — повторила она.
Марьян не знала как вести себя с ним, что делать, но почему-то ей больно было смотреть, как юноша страдает. Она не могла понять причину его мучений. Друзья за столом относились к нему доброжелательно, сочувственно, но сами не предавались унынию.
Значит, Радхаура терзает что-то касающееся его одного, но что?
Он юн, здоров, красив, знатен, полон сил…
Что?
Марьян не могла понять. Но она не желала, чтобы он все больше и больше предавался своему горю. Ей захотелось накричать на него, чтобы хоть как-то вывести из непонятного состояния.
— Ты кушать хочешь, Радхаур? — в третий раз спросила она громко.
Он приподнялся и сел на постели.
— Я — сэр Радхаур, — сквозь зубы сказал он, сделав особое ударение на слове «сэр». — Граф Маридунский. Мой род один из самых славных в Британии. Изволь обращаться ко мне…
— Я тоже происхожу не из простолюдинов! — вдруг тихо, но зло произнесла жрица судьбы. — Мое настоящее имя Ок Дон Ки! Мой отец — царственный ван страны Когурё и ведет свой род от легендарного сына небесного царя Тангуна!
Марьян сама не понимала, почему так агрессивно ответила.
Радхаур встал и потер ладонями лицо. Встряхнул головой.
— Хочу, — вдруг сказал он.
Марьян не поняла сперва чего он хочет. Радхаур пошел к большому столу из толстых дубовых, отполированных временем и почерневших досок. Марьян догадалась, что он ответил на ее вопрос.
Она отрезала ему лучший кусок копченой оленины и налила вина. Он тупо посмотрел на глиняную кружку и стал пить. Струйка потекла по подбородку — Радхаур не замечал.
Радхауру было плохо.
Очень плохо.
Он перерождался. Он думал: Уррий умер в нем со смертью отца, с гибелью Лореллы…
Нет, Уррий умирает в нем именно сейчас.
Радхауру было страшно, было нестерпимо страшно, было больно. Боль, правда, — знакомая уже тупая боль в затылке, но такой сильной не было еще никогда — отступала.
Радхаур увиделся с головой Алвисида и прошлая жизнь оказалась отрезанной навсегда. Рухнули в безвозвратную бездну наивные мечты и мальчишечьи представления о собственной судьбе четвертого сына знатного рыцаря.
Когда Радхаур с друзьями вошел к священной реликвии, он встал на колени пред головой своего предка (она находилась на низком черном постаменте в тайном зале каталога, и чтобы рассмотреть лицо пришлось вставать на колени).
Лицо поверженного бога было безжизненным, словно из белого холодного мрамора — так и должно быть, наверное.
Радхаур подумал даже, что пред ним тонкой работы произведение искусства — как в Рэдвэлле, в покоях отца стояла античная статуя девушки.
Глаза мертвой головы вдруг открылись.
Радхаур не испугался — верховный координатор предупреждал о такой возможности.
Алвисид долго смотрел на Радхаура, изучая его.
— Ты — Сидморт! — наконец произнесли с трудом мраморные губы. — Ты вернешь меня к жизни!
Радхаур почувствовал, как в груди поднимается великое желание скорее восстановить легендарного предка, оживить его. Но боль в затылке и что-то еще подсказало — это желание идет не из него (вернее, не только из него), оно откуда-то из внешнего мира. И не надо гадать откуда вливается в него это желание. Но Радхаур не сопротивлялся — он гордился своим предком. Только вот боль в затылке…
— Та-ак… — медленно произнес поверженный бог.
Радхаур понял, что Алвисиду еще тяжело — он с трудом выбирается из каменного забытья, пробужденный приходом наследника.
— Фоор, выйди! — приказал неожиданно Алвисид.
Верховный координатор поклонился и вышел (ни единым движением он не показал своих чувств).
Радхаур остался с Этвардом и Ламораком. Алвисид стал задавать вопросы Радхауру, один раз даже спросил Этварда. Потом долго молчал, юноши не осмеливались перебивать. Наконец сказал:
— Мне еще тяжко, но я проснулся. Пока я могу видеть только в вас, мир не могу… Отвези меня в Рэдвэлл. И найди как можно скорее все мои части тела.
