Надежда Первухина - Иероглиф «Любовь»
— Я ухожу. А вы можете и дальше препираться, если у вас нет других занятий.
С этими словами монах быстро зашагал вдоль пруда. Братья переглянулись, вскочили на коней и поскакали за своим учителем. Но сколько ни старались, на копях они не могли обогнать пешего. Монах без устали шел целые сутки, и лишь когда впереди показались стены города, замедлил шаг.
— Что это за город? — спросил он у братьев, не оборачиваясь.
— Это Цыминь, учитель, — сказал Ян. — Город небольшой, но благополучный. Здесь, в глуши Империи, его не разоряли банды наемников и орды кочевников. В этом городе живет наша престарелая родственница, двоюродная тетка. Ее зовут Паньлань. У нее хорошая усадьба, сад, а в саду стоит алтарь в честь богини Гаины-шь. Вы сможете там отдохнуть и предаться молитве, учитель, а мы покуда приготовим все для вашего дальнейшего путешествия.
— Хорошо, — кивнул монах.
... Улицы Цыминя не отличались многолюдностью. Ян и Лу поскакали впереди, указывая дорогу, а их спутник шел, изредка бросая внимательные взгляды на городские стены, дома и площади. Наконец они добрались до дома госпожи Паньлань — трехъярусного, с резными деревянными воротами, большим садом и фонтанами.
Ян, спешившись, постучал в ворота. На стук вышла чопорная пожилая женщина в шерстяном платье цвета ванили с корицей.
— Что угодно? — осведомилась она.
— Доложите тетушке Паньлань, что приехали ее племянники — Ян и Лу Синь. Также с нами прибыл наш учитель, великий мастер каллиграфии, блаженный отшельник Цзы Юнь.
— Хорошо, — кивнула служанка и удалилась, хлопнув калиткой.
— Что-то теткина прислуга не очень любезна, — заметил Лу Синь.
— Ничего. Главное, чтобы сама тетушка Паньлань нe изменила своей обычной любезности... — усмехнулся Ян.
Им повезло. Тетушка Паньлань обрадовалась дорогим племянникам и велела немедленно устроить маленький пир. Их спутнику, монаху, отвели уединенную комнату в садовой башне под названием башня Хрустального Веера.
Госпожа Паньлань, женщина дородная, с пронзительными, любопытными глазами, долго глядела на монаха, а потом спросила:
— Святой отшельник, а вы разделите с нами праздничную трапезу?
— Нет, — негромко ответил монах. — Я должен по мере возможности пребывать в уединении и вкушать простую пищу. Рис, лепешки из ржаной муки и сливовый отвар — вот все, что мне нужно.
— Как будет угодно святому отшельнику, — усмехнулась госпожа Паньлань.
Стоило монаху остаться одному в отведенной ему комнате, как он запер изнутри дверь и со сдавленным смехом упал на кровать.
— Что я натворила! — без конца повторял святой отшельник. — А если все раскроется? И зачем я позволила этим вельможам сопровождать меня? Или я и впрямь хочу обзавестись учениками? Вот не было печали! Мне нужно в столицу, во дворец! Мне нужна армия, полководцы, храбрецы, готовые сразиться за Империю! А вместо этого мне в провожатые набились два самодовольных красавца, у которых в голове нет ничего, кроме каллиграфических прописей! Они даже не догадались, что я женщина! О богиня Гаиньинь! Прости, что я не возблагодарила тебя за то, что ты избавила меня от немоты! Твое пророчество сбылось великая богиня, я обрела голос!
Тут у принцессы Фэйянь закружилась голова, да так, что она ухватилась за столбики кровати, чтоб не упасть. Она услышала голос богини, повторяющий то, что когда-то давно было сказано в храме Терпящих Бедствие: «... Я обещаю это тебе как милостивая Гаиньинь: ты заговоришь, когда встретишь того, кто будет любить тебя сильнее собственной жизни! »
— О всемилостивая богиня! — прошептала Мэй. — Неужели это произошло? Неужели эти двое... Но кто из них? Нет, они совершенно не годятся: один слишком высокомерен и заносчив, другой чересчур смазлив и легкомыслен. Они не церемонились со мной, видя во мне монаха, а если они узнают, что я женщина!.. О, я не хочу даже представить себе этого!
В дверь постучали. Мэй вздрогнула. Потом заставила себя отпереть дверь и произнести напевно-низким голосом:
— Милость входящему!
Дверь отворилась, вошла давешняя служанка. Она принесла гостю кувшин со сливовым отваром, чашку риса, пирожки с соей и палочки для еды. Поставила на столик, поклонилась и ушла, на прощанье одарив «монаха» цепким взглядом. Едва за служанкой задвинулась дверь, Мэй снова заперлась, отведала скудной трапезы, а потом уснула, измученная долгой дорогой и мыслями о том, что предстоящий путь куда дольше и тяжелее.
Однако ее спутники Ян и Лу не спали. Они сидели за праздничной трапезой вместе с госпожой Паньлань и уже успели осушить трижды по три чарки отличного шансинского вина. Тетка тоже подвыпила и переводила лукавый взгляд с одного юноши на другого.
— Ну, племяннички, — наконец сказала она. — Сознавайтесь: где вы отыскали такого прелестного монаха?
— Не вижу в нем ничего прелестного, тетушка, — нахмурил брови Ян. — Отшельник Цзы Юнь — великий мастер каллиграфии. Я вступил с ним в поединок мастерства и был повержен. Я еле упросил мастера Цзы Юня взять нас с братом к себе в ученики.
— Мастер Цзы Юнь направляется в Тэнкин, и мы будем сопровождать его, — добавил Лу.
— Мастер! О-хо-хо-хо! Отшельник! Ха-ха-ха! — расхохоталась тетушка так, что со стола посыпались палочки для еды.
— Не понимаю, что смешного в наших словах, тетушка Паньлань. — Ян продолжал сурово хмурить брови. — Следовать за настоящим мастером своего дела — путь, достойный всякого мужчины, и я не...
— Ох, Ян, замолчи! — замахала руками госпожа Паньлань. — Иначе доведешь меня до разрыва сердца! Слепец! Глупец! И ты и твой брат — вы оба слепцы и глупцы!
— Это еще почему, тетушка Паньлань? — возмутился Лу.
— Да потому! — воскликнула госпожа Паньлань. — Вы дальше своего носа не видите! Вы думаете, этот монах-отшельник — мужчина?!
— Ну да, — недоумевал Ян. — У него и имя мужское. Цзы Юнь — это ведь мужское имя, верно, брат?
Сказанное вызвало новый приступ смеха у госпожи Паньлань.
— Имя-то мужское, а стать — женская! — заявила она. — Неужто вы и впрямь не поняли, что монашек ваш — переодетая девица?! Ну, по глупым вашим глазам вижу: правда, не поняли. Поначалу-то я подумала: ах, какие греховодники мои племяннички!
Переодели девицу монашком, решили тайком с ней развлекаться в доме у тетушки! Не так?
— Не так, — сказал Лу, бледнея. — Нам и в голову не пришло...
— Девица?! — наморщил лоб Ян. — Но ведь голова у нее бритая!
— Будто женщине сложно голову выбрить да вырядиться в мужское платье! — парировала тетушка Паньлань. — Говорю вам: это девица переодетая. И, скорее всего, какая-нибудь шлюха из веселого квартала — убежала от хозяйки, проворовавшись или подцепив дурную болезнь. Я-то сразу определила, какой из нее монах! Ступни крошечные, что бутоны лотоса, осанка, походка, взгляд — все женское! А вы-то, выто! Сосунки! Вам уже по двадцать с лишком лет, а женщину от мужчины отличить не можете! Чем вы только занимались!
