Вероника Иванова - Раскрыть ладони
Как же туго натянуты невидимые струны! Нехорошо. Чем больше натяжение, тем меньше свободы, а свобода необходима для главной вещи на свете — жизни. Ослабим узелки, подвинем налево, направо, вверх и вниз, позволим нитям вольготно колыхаться на ветру, раздвинем занавеси... Готово. Не знаю, кто и как будет пытаться сюда залезть, но проход открыт. И останется таковым ещё в течение двух-трёх часов, а потом... Потом не моя печаль. Сказано — сделано. Теперь ход за вами, господин старший распорядитель! Вернее, за вашим наёмным вором.
* * *— Ну как?
Вопрос звучит жадно, почти неистово, но тихо, словно задающая его боится быть услышанной за пределами комнаты.
Не хочется огорчать тебя, Келли, совсем не хочется. Может, соврать? В самом деле, какие у меня обязательства перед богатой благородной дамой? Никаких. Только желание и честное слово. Но договорённость тем и хороша, что должна выполняться обеими сторонами, а мне даже не намекнули на размер оплаты.
Оборачиваюсь.
Кружево, кружево, кружево. Затейливое, плотно охватывающее фигуру, но позволяющее заметить, что под ним нет ничего, кроме голой плоти. Цвета масла, сбитого из самых лучших сливок, шелковистое, поблёскивающее при каждом колыхании свечных огоньков. И ожерелье на сей раз не жемчужное, а янтарное, но могу поспорить, надетое всё тем же образом.
— Ну?
Тёмное золото локонов поднято вверх и сколото добрым десятком шпилек. Черты лица безупречно оттенены краской. Картина, а не женщина. Любовался бы неделями напролёт... Но дотрагиваться почему-то не хочется.
— Ты будешь отвечать?
Наверное. Работа окончена, теперь можно и поболтать. Вот только, о чём?
А от открытого окна дует. И хотя воздух снаружи дома гораздо теплее, чем внутри, стоять на пути этого потока неприятно. Лучше пройду вглубь комнаты. Навстречу Келли.
— Разве он не порадовал тебя вчера сам? Ноги постепенно поправятся. Не за пару дней, конечно, но довольно скоро.
— Причём тут ноги?! А другое? Как с ним?
— Никак.
— Ты уверен?
— Я даже не буду пробовать.
Карие глаза угрожающе сощурились:
— Это ещё почему?
— Потому. Ты давно знакома с господином Амиели?
Она даже не заметила, что я нарушил требование обращаться к бывшей возлюбленной со всем почтением.
— Немного меньше, чем с тобой. Но причём здесь...
— Ты могла бы догадаться, что он умный человек. Должна была догадаться.
Щёки Келли, и без того не особо пылающие румянцем, побледнели ещё сильнее.
— Хочешь сказать, я дура?
Не то, чтобы... Просто не слишком наблюдательная и одновременно чрезмерно увлечённая исполнением своих желаний особа.
— Ты много раз была с ним? Не прошу называть, сколько именно, просто скажи: много?
Она нехотя процедила сквозь зубы:
— Да.
— И он хотя бы однажды позволил завершить близость... тем, от чего появляются дети?
Молчание. Тишина напряжённых воспоминаний. Ошеломлённое признание:
— Нет...
— А ведь ему, как человеку богатому, было бы всё равно, верно? Такой, как dyen Райт, может признать и прокормить хоть сотню бастардов.
— К чему ты клонишь?
— Он не дал свободы своему семени, потому что не хотел.
— Но теперь всё иначе! Я скоро стану его законной супругой и...
— Ничего не изменится, Келли. Мне очень жаль. Правда.
— Он... Он сам тебе так сказал?
— Сам.
И всё же, хоть убей, не понимаю, зачем хозяин Виноградного дома так поступил. Я не настаивал на откровенности, даже давал понять, что не желаю вникать в семейные тайны. И всё же оказался допущенным к чужим секретам. Зачем? Не люблю испытывать подобное недоумение, потому что вслед за ним приходит страх неизвестности.
— А почему он вообще завёл об этом разговор? Уж не потому ли, что ты... Ты разболтал о моей просьбе?!
— Келли, поверь, он и так всё знал. Говорю же, dyen Райт — умный человек, и он не мог не...
— Разболтал! Сколько он заплатил тебе за предательство? Сколько?
Тоненькие пальчики стискивают мою рубашку.
— Сколько?! Как дорого ты продаёшься?
— Келли, я вовсе ничего не говорил. Ни словечка.
— Сколько?!
Неловко сжатый кулак ударяет мне в грудь. Больно? Не знаю. Не задумываюсь. Потому что с удивлением пытаюсь понять, почему из гневно искривлённого рта Келли пахнет несвежим трупом.
— Келли, успокойся. Тебе просто не повезло... Но ведь дети — это ещё не всё. Ты сможешь жить, как хотела...
Хотя, как только бумага будет выкрадена, Райт, скорее всего, потеряет своё состояние. Правда, и в этом случае девица ничего не потеряет. Просто уйдёт восвояси. Найдёт себе нового покровителя. Или даже вернётся ко мне... Не-е-е-ет, только не это!
— Ты ничего не понимаешь! Если детей не будет, он...
— Он не изменит к тебе отношения, не бойся.
Да и куда менять-то? Если верить тому, что я слышал, хозяин Виноградного дома и так невысоко ценит прелести своей избранницы. Но зачем тогда всё затеял? Вопросов становится больше и больше, а неумелый кулачок бьёт всё ощутимее и ощутимее.
— Это ты, всё ты! Ты рассказал ему о нас, да?!
— И словом не обмолвился. Он всё знал заранее.
Занавеси всколыхнулись, коротко и осторожно. Кто-то пришёл? Неужели вор не потерпел до наступления ночи? Рвение, конечно же, заслуживает уважения, но не во всяких делах.
— Небось, опорочил меня, как только мог?
Интересно, что я мог бы рассказать Райту, чтобы принизить в его глазах девицу из Дома радости? Ума не приложу. Воображение пасует и сдаётся. А Келли-то заигралась... Почувствовала себя знатной дамой? Заговорила о чести? Эх... Как быстро. Неужели, я, получив от дяди обещанные блага, тоже начну задирать нос, забывая о прежней жизни? И буду выглядеть столь же мерзостно?
— Келли...
Замах проходит чуть шире, чем предыдущие, пальцы разжимаются и смыкаются снова, приглушая золотистый блеск. А мгновением спустя я понимаю, что именно мимолётно блеснуло в кулаке. Шпилька, выдернутая из причудливой причёски. Поговаривают, аристократки используют украшения для волос в качестве оружия. Что ж, сейчас проверю на собственном опыте. Уйти от удара будет сложновато, но возможно. Вот только боюсь, этот выпад я уже не оставлю без ответа, и придётся напомнить Келли, что она пока ещё стоит со мной на одной ступени, а то и чуть пониже...
Резкий рывок, заставляющий женщину остановить занесённую руку. Звенья ожерелья, впившиеся в плоть над кружевным воротником. Удивление в карих глазах, быстро сменяющееся ужасом, потому что янтарная нить, затянувшись, не позволяет вдохнуть. Глухой хруст ломающихся позвонков на следующем шаге внезапно замедлившегося времени. Выпущенная из затянутых в перчатки ладоней голова Келли безвольно и слишком свободно для живого человека склоняется на сторону, а тело, лишённое последней поддержки, остаётся стоящим менее вдоха. Моего, конечно же, потому что грудь под нежно-жёлтым кружевом вздыматься больше не будет. Никогда.
