Андрей Ерпылев - Город каменных демонов
– Слушай, Ром, – вклинился в одну из пауз, которые становились все чаще и дольше, Женя. – А ты-то все это откуда знаешь? «Продажная девка империализма», «сталинский лауреат»… Ты ж моих лет будешь.
– Твоих? – пьяно ухмыльнулся милиционер. – Не-е… Постарше, Женя, постарше… Ну, слухай дальше…
* * *Постепенно жизнь Краснобалтска вошла в колею.
На удачливых «покусантов» смотрели как на счастливчиков, выигравших по облигации госзайма, и поэтому не особенно завидовали. Счастье-то оно слепое: сегодня ему выпало, а завтра – мне. Тем более что «отмеченных» было гораздо больше, чем полагалось по любой теории вероятностей, а никаких закономерностей так никто и не установил. Те, кого самым обидным образом обходили, могли быть покусаны в любую ночь, но никакая колбаса тут помочь оказалась не в состоянии.
Гром грянул, когда на заводе задавило сорвавшейся с мостового крана болванкой одного из рабочих. Уж этот-то был счастливчик из счастливчиков – кровь с молоком, здоровяк, каких поискать, отличный семьянин, отец троих детишек, непьющий, некурящий… Вообще его смерть оказалась чуть ли не первой в городе, после двух-трех несчастных случаев. А что? Народ подобрался сплошь нестарый, перенесший войну и оккупацию, – живи, не хочу!
Хоронили несчастного «счастливчика» всем миром. Тогда еще как-то не принято было расползаться по отдельным конуркам, и собирался вместе народ охотно, что на демонстрацию по поводу Первомая или Седьмого ноября, что на субботник или митинг, что на свадьбу или похороны. Тем более что бедолагу знали многие, был он передовиком и ударником, парторгом цеха и прочая, и прочая, и прочая… Одним словом – нашли свободное местечко на старом немецком кладбище, вырыли могилу, послушали ораторов, помянули, как водится, и начали забывать…
Но не тут-то было.
Стали замечать подруги жены задавленного, что она как бы не в себе. Заговаривается, чушь явную несет, то обмолвится вдруг, что с мужем вчера посидели, потолковали о сыне старшем, которому вот-вот в армию идти, то дверь он ей расшатавшуюся поправил… «Сбрендила от горя баба», – решили сердобольные товарки и принялись ее отвлекать – всяк на свой лад. Кто рукоделье какое подкинет, кто поболтать вечерком заглянет, а кто и по-своему помогает, по-бабьи – знакомит с мужичком каким, как бы невзначай. Да только последним – афронт по полной программе. К чему, мол, мне мужик посторонний, когда свой есть? Ну сумасшедшая и сумасшедшая! Что с нее взять?
А тут кто-то из мужиков по пьяной лавочке забрел на кладбище…
Прибежал оттуда он сам не свой. Степан, говорит (а погибшего Степаном звали), стоит себе на кладбище. Только черный стал, словно угольный… Посмеялись над ним – пить, мол, надо меньше, а он все свое талдычит. Стоит, мол, Степа, черный как смоль, и улыбается… Что тут будешь делать? Собрались мужики и отправились толпой на погост, посмотреть, как там чего. Разобраться на месте, стало быть. И чуть сами не спятили.
Действительно: стоит на могиле Степановой памятник из чего-то черного, блестящего, твердого, как камень. Может, и в самом деле камень, да только каким образом из камня статую вырубить, чтобы все до последнего волоска различалось? Будто бы с живого человека форму сделали да чем-нибудь залили.
Краснобалтцы в этом деле толк понимали – почитай, полгорода на «Красном литейщике» в три смены пахало. Литейный процесс дело такое – не прикажешь металлу расплавленному часиков восемь обождать… И как всегда и во всем у нас: из троих человек – четверо специалистов. Причем сразу во всем. От ракет космических до того, как лучше банку с килькой вскрывать.
Так и ходили, дивились на чудную статую скопом и поодиночке, да никак решить не могли – кто это ее изваял. Вызывали из Калининграда ученого одного. Тот все осмотрел, ощупал и авторитетно заявил: не беспокойтесь, мол, товарищи горожане, никакого чуда нет, обычная статуя. А уж кто ее сделал – дело десятое. Еще и выдержку из книжки француза Мопассана прочел, где мужик одной статуе в любви поклялся да кольцо обручальное на палец надел, а она к нему ночью приперлась и задавила своей тушей на фиг. Развенчал, стало быть, выдумки упаднической буржуазной интеллигенции. У нас в Стране Советов, идущей к коммунизму семимильными шагами, такого быть не должно.
А чтобы не распускались всякие слухи, приехали опять серьезные ребята, своротили статую (она, как оказалось, ни на каком фундаменте не крепилась – просто так стояла), упаковали да увезли. Да только через пару-тройку дней она возьми да и объявись на прежнем месте. Тут уж все поняли, что дело нечисто…
Мало желающих было в Краснобалтске шляться на немецкий погост, а тут и вообще стали за версту его обходить. Как бы и нет его то есть.
Но он снова о себе напомнил.
Где-то в начале пятьдесят пятого преставился школьный учитель. И опять не своей смертью помер: полез лампочку дома вворачивать – а потолки в «трофейных» домах высо-о-окие – да и сверзился. И виском об угол стола. Как говорится: не мучился. Между Степаном и ним еще несколько смертей было: к работнице одной, хохлушке, мать с Полтавщины приехала, захворала в дороге, да тут и померла; выпивоха на заводе какой-то дряни бутылку стырил. Думал, спирт, а оказалась отрава жуткая – три дня ором орал да потроха свои выхаркивал… Только в могиле и успокоился. В общем, покойники лежали смирно, никого не беспокоили, и лишь один Степан каменный на все это улыбался. Кстати, пробовали его брезентом закутывать, чтобы глаза, зараза, не мозолил своей невозможностью, противоречащей всему на свете, – распутывается, зараза! Вроде и веревками обвяжут, глядь – а веревки, аккуратно смотанные, в сторонке лежат и брезент там же, а он снова на солнце сияет. Тут у кого хочешь шарики за ролики заедут…
Ну, в общем, схоронили учителя, все честь честью… Бац, а на кладбище уже два памятника стоят. Друг напротив друга и как будто беседуют о чем-то. Тут уже не до шуток стало: кинулись искать этого скульптора неведомого. Это ж виданное ли дело – за неделю человека сваять, чтоб как на фотографии. У учителя даже вмятину на виске разглядели! Грешили на заводских художников, но те ни при чем оказались. Так, стенгазету намалевать к Седьмому ноября, слепить что-нибудь, отливку бракованную подправить, дефект формы литьевой вывести… В художественном техникуме большему и не учили. Да и много ли наваяешь, если им для кисточек своих, что ли, спирт положен? Не так-то уж и много времени свободного остается.
А уж чтобы статую в полный рост да из камня… Кишка тонка оказалась у заводских «микеланджело». Да оно им и ни к чему – утвержденные госкомиссией образцы из Москвы привозили, а вождей отливать дело такое: чуть отступишь от оригинала – загремишь на Колыму за милую душу. Это тебе не «пионер гипсовый» артикул такой-то и не девушка с веслом для украшения парков культуры и отдыха. Времена после смерти всеми любимого Отца Народов хоть и помягче стали, а все равно за надругательство над светлыми образами по головке не гладили. Собрали как-то по недосмотру Ильича с двумя кепками – одна в левой руке к груди прижата, а вторым головным убором он в светлые дали коммунизма указывает. Скульпторы-то особенно не баловали разнообразием – все, как один, лауреаты, друг у друга срисовывали. Брак, конечно, спору нет – кого-то квартальной премии лишили, кого-то строгим выговором пожаловали, кого-то даже не парткоме пропесочили, а статую… Да что с ней делать, со статуей-то? Списали и в переплавку… А один из молодых рабочих возьми да и пошути – еще и голову в кепке ей приварил от другой модели. Так и получился Ленин троекепочный. Смех смехом, а паренька забрали и статью соответствующую припаяли, чтобы не выпендривался. Не горшки ночные, чать, клепает – передний край идеологического фронта, понимать нужно…
