Мария Быкова - Gaudeamus igitur
— Надо же, — задумчиво сказала она, когда я наконец замолчала. — Как удачно, что коллега Рихтер в отъезде. А я-то думаю, чего у меня настроение с утра такое паршивое?
— Я не поняла, — честно призналась я, не уловив связи между последними двумя тезисами.
— Поругаться с кем-нибудь хочется, — серьезно объяснила Дэнн. — Будь Рихтер в школе, он бы этой Виррой сам занялся, а так… Нет, как удачно-то все, а! Этим ковенским давно уже укороту не было, вот они и распоясались!..
— Магистр Дэнн, скажите… — Я запнулась, но все-таки продолжила: — А Академии и впрямь такой вред будет?
— Да какой там вред. — Некромантка пренебрежительно поморщилась. — От этих-то крыс? Академия тысячу лет стояла — и еще столько же простоит. Вирра Джорджовна, ха! Тоже мне Великий Магистр выискался… А вы-то чего стоите, адептка? У вас что, сегодня больше занятий нет?
— Есть, — слегка деревянным голосом возразила я. Чего-чего, а такой вот реакции я уж точно не ожидала. — До свидания, магистр Дэнн.
— До свидания, — небрежно кивнула некромантка.
У самой двери я оглянулась. Присев на корточки, некромантка увлеченно копалась в среднем ящике своего стола; там потрескивало и шипело, до меня донесся легкий запах гари. Похоже, что в этом ящике преподавательница хранила телепортационные амулеты.
— Ну и где этот экстренный ковенский? — долетел до меня сердитый вопрос.
«О как», — уважительно подумала я, перешагивая порог.
ГЛАВА ШЕСТАЯ,
Снежень месяц не зря считается самым коротким. Четыре недели пронеслись со скоростью адепта, опаздывающего на лекцию к Эгмонту или к Шэнди Дэнн. Кстати о некромантке — я так и не узнала, выполнила ли она ту свою угрозу и разобралась ли с госпожой Щербинец. Впрочем, обычно у Белой Дамы слово с делом не расходились, так что Вирру Джорджовну мне было даже немножко жалко.
Боевую магию у нас по-прежнему вела Матильда ле Бреттэн. Не знаю, радовалась я этому или нет, — с одной стороны, знаниями вкупе с навыками там, разумеется, и не пахло, зато готовиться к занятиям стало на порядок проще. Теперь я возвращалась из библиотеки немножко раньше, — впрочем, моя элементаль, как существо сугубо практическое, только фыркала, заявляя, что не видит никакой разницы.
Возможно, в чем-то она и была права.
В середине снежня в Западных Землях случилось долгожданное историческое событие. Ковенская Армия, которой окончательно надоело шляться по тамошней грязи, наконец дала Эккехарду последний и решительный бой. Дело было возле городка, носившего благозвучное название Линденбург, — так что сражение вошло в ковенскую историю как «победа под Линденбургом» или, по выражению ехидного мгымбрика-обозревателя, «липовая[5] победа». Войско маркграфа… в смысле герцога, разгромили наголову — причем, что характерно, сами маги отделались минимальными потерями. Тише едешь — дальше будешь: верно, мама не говорила Эккехарду, что пословицы следует уважать. КОВЕН действительно долго готовил решающий удар — а маркграф… да что такое? Герцог он, герцог! — расслабился, решив, что и этого врага сумеет победить с наскока.
Дальше же случилось то, чего, собственно, никто и не ждал. Особенно учитывая тот факт, что КОВЕН изначально выступал против объединения Западных Земель, — дескать, идите вы к мрысу со своим единым государством, у нас с вами и так проблем хватает. Так что общественное мнение, расходясь в мелочах, полностью совпадало в главном: кирдык теперь тамошнему единому федеративному государству с абсолютно монархической формой правления. Ну и Эккехарду, разумеется, тоже.
Но КОВЕН в очередной раз решил иначе. Обозреватели столичных газет грызли перья в бессильной злобе: вопреки всем политическим прогнозам маги предложили Эккехарду переговоры. Тот оказался не дураком и согласился; в процессе же делового общения выказал себя не дураком вдвойне, ухитрившись выговорить для своего государства несколько весьма приличных льгот.
Сам он, кстати, под шумок короновался, объявив себя королем и полным властителем объединенных Западных Земель.
После пятнадцатого числа в Академию вереницей печальной потянулись блудные магистры. Четверо магов-погодников во главе с завкафедрой говорили, будто победа была одержана отчасти благодаря усилиям климатических магов. Магистр фехтования, приведший за ухо самого удачливого адепта из тех, кто сбегал в Западные Земли «на войну». Вид у адепта был до невозможности гордый — еще бы, ему черной завистью завидовало пол-Академии, начиная с братьев аунд Лиррен. Еще несколько аспирантов явилось ковенским телепортом — объяснили они это тем, что в обычный телепорт не вошел бы трофейный боевой верблюд. Впрочем, был вариант, что ничего такого они не говорили, а верблюд есть не более чем плод богатой фантазии близнецов. По крайности, никто его не видел, даже в виде бестиологического чучелка.
Рихтера покамест не было. Но, как выразился Хельги, «если этого мрыса и угрохают, он отыщет некроманта и на летнюю сессию все едино припрется». Народ (и я в том числе) тихо радовался возможности хоть немножко откосить от боевой магии. Ну а для того чтобы победить Эгмонта, надо было сильно постараться. Очень сильно. Сильнее, чем мог бы представить себе Эккехард.
Полин зря ехидничала на мой счет. Я ничуть не волновалась за своего магистра, а если и ожидала его возвращения, то исключительно оттого, что даже халява в больших размерах рано или поздно начинает надоедать.
Устав от постоянных подколов алхимички, я сухо сообщила ей все вышеизложенное. Но Полин явила типичный пример женского мышления — на все аргументы вкупе с логическими выкладками ей было чихать с Солнечного шпиля. Поверить же, что за шесть месяцев, проведенных мною на ее глазах, я ухитрилась так ни в кого и не влюбиться…
Нет, это было выше ее сил.
В воскресенье я проснулась непривычно рано.
Было, наверное, часов семь или восемь. Полин, всю неделю стенавшая от непосильных нагрузок, честно отсыпала выходной, уткнувшись носом в подушку. Сквозняк, лениво ползущий из-под двери, шевелил краешек ее одеяла, болтавшийся чуть не до самого пола.
А мне отчего-то совсем не хотелось спать.
Я быстренько оделась, прибрала постель. Идти было некуда: Академия еще спала, а в городе, я думаю, немного было таких любителей ранней побудки. Да и не хотелось мне наружу… за окном все было белым-бело, ночью выпал свежий снег, и теперь двор Академии напоминал белый альбомный лист — что хочешь, то на нем и пиши. Небо не слишком-то отличалось по цвету от земли: оно было светло-светло-серым, практически белым, и эта торжествующая белизна казалась очень холодной и очень далекой. Особенно отсюда, из этой комнаты, где было так много разных цветов: светлое дерево шкафа, темное — кроватей, голубая блузка Полин, небрежно брошенная на стул…
