Леонид Кондратьев - Отыгрывать эльфа непросто!
Энергетик, составленный из целой палитры поганок, работал почти без побочных эффектов, незначительные боли в мышцах обычный дроу мог спокойно перетерпеть.
А вот последний состав отличался просто демоническим коварством. Полностью блокируя ощущение усталости в мышцах, он заставлял мышечные волокна выкладываться на полную. Это, по словам дроу, очень часто приводило к переломам и смерти от истощения попробовавших сей чудо-эликсир. Дополненный анаболиком, он в короткие сроки вызывал значительный прирост мышечной массы. Поэтому применение данного препарата можно было проводить только малыми дозами и только под присмотром.
После завершения процесса работы алхимического цеха, развёрнутого на поляне, решили провести совещание на предмет выполнения задач центра.
Вне зависимости от состояния капитана на следующий день решили выступить к станции Оранчицы в следующем составе: Ссешес, как следопыт и командир отряда, капитан Кадорин в качестве подрывника и Сергей в качестве штатного носильщика и снайпера…
— Герр доктор! Герр доктор! — Тут раненых привезли! Идите скорее.
Задёрганный полковой врач, не спавший уже вторые сутки, с видом сомнамбулы развернулся в с торону взволнованного санитара.
— Что такое, Ганс? Сам отсортировать и перевязать не можешь? Вы мне дадите поспать хоть час?! Или там тяжёлые?
— Герр доктор, тяжёлый там только один — проникающее в кишечник и два лёгких. Но там такие странные раны, я просто не знаю, что с ними делать.
— Ганс, ну что там такого странного может быть? Ранения огнестрельные? Осколочные? Или химические ожоги? — Быстро передвигаясь к устроенному в деревенской избе импровизированному перевязочному пункту интересовался врач.
— Нет, герр доктор. Ни за что не догадаетесь. Я сам впервые такое вижу. Вот поглядите сами. — с этими словами санитар забежал чуть вперёд и открыл перед доктором дверь.
Картина, представшая перед глазами врача, привела его в остолбенение. Впрочем, к его чести, длилось оно не долго.
Лежащий на импровизированных носилках из жердей и плащ-палаток раненый выглядел абсолютно нормально — такой среднестатистический пехотинец третьего рейха — за исключением стрелы, торчащей у него из живота и растекающегося по форме громадного кровяного пятна. Рядом с ним, прислонившись к столу, сидел другой пехотинец со стрелой, торчащей из-под левой ключицы. Ещё один раненый, осторожно баюкающий перевязанную посеревшими от грязи и пота бинтами руку, находился у небольшого окошка и с тоской смотрел на своих товарищей.
— Так! Ганс, наша машина уже вернулась?
— Так точно, герр доктор.
— Это хорошо!
Ход мыслей доктора, промелькнувших в его голове при первом, поверхностном взгляде на доставшихся ему раненых, можно охарактеризовать следующей тирадой: "Да эти русские что, уже совсем в дикарей превратились? Ни одно! Повторяю, ни одно цивилизованное государство не применяет в войне стрелы — только эти восточные варвары сподобились".
Взяв ножницы и осторожно разрезав одежду раненого на животе, доктор внимательно рассмотрел место проникновения стрелы и принюхался к ране. Посмотрев на белое от боли лицо раненого и расширенные, ничего не видящие зрачки, приподнял его руку и нащупал пульс. После этого он обратился к санитару:
— Когда он был ранен?
— Семь часов назад. Болеутоляющее ему кололи дважды.
Внимательно посмотрев в глаза санитара доктор убедился что тот понял невысказанную мысль.
— Ганс, этому болеутоляющее. Сейчас я с другими разберусь.
Вошедшие по крику Ганса солдаты осторожно подхватили носилки и аккуратно уложили их в кузов стоящего у порога старого, полуразбитого русскими дорогами грузовичка Мерседес.
Переключившись на другого раненого, доктор попросил его приподняться и пересесть на деревянный табурет, как и всё у русских, сделанный предельно топорно. Аккуратно поддерживая раненого за правую руку, врач усадил его и принялся за осмотр. Стрела, выполненная из какого-то материала, напоминающего высушенный толстый стебель травы, была длиной около метра и обладала металлическим наконечником и оперением чёрного цвета. Наконечник и кусок древка, высовывающийся из выходной раны на спине, были почти полностью покрыты вытекающей из раны кровью.
Поманив к себе вернувшегося с улицы Ганса, доктор приказал ему ввести раненому болеутоляющее. При осторожном обследовании стрелы было выявлено, что материал древка является довольно непрочным и легко поддаётся ампутационной пиле, движения которой вызывали у раненого страшные гримасы боли, несмотря на уже начинающий действовать морфин. Немного подумав, врач ещё выстриг ножницами остатки пропитанной кровью и грязью гимнастёрки вокруг обоих ран. Отпилив хвостовую часть вместе с оперением, на расстоянии трёх сантиметров от кожи на груди пациента, доктор попросил Ганса и ещё двух санитаров зафиксировать раненого и резким движением вытащил стрелу сзади. Громки крик, брызнувшая из раны струйка крови явились результатом сего действа.
Прислонивши голову к спине солдата доктор прислушался к его дыханию и попросил пару раз глубоко вздохнуть. Потом кивнул сам себе и обращаясь к раненому произнёс:
— Вот и всё! Извлекли. Сейчас тебя до госпиталя доставят, там быстренько прооперируют, вытащат остатки, и всё. Через месяц уже бегать будешь.
После этих слов искажённое болью лицо солдата немного разгладилось и он смог немного улыбнуться и прошептать:
— Спасибо, герр доктор.
Тем временем санитар осторожно обработал входное и выходное отверстие, закрыл их тампонами, закрепил их и в завершении залил всё это особым дезинфицирующим и герметизирующим составом из целлюлозы. Сделав дополнительный болеутоляющий и противостолбнячный укол, раненого плотно укутали на носилках одеялом и аккуратно погрузили в санитарную машину. Во время погрузки доктор залихватским движением вытащил из-за уха химический карандаш и крупным, чуть кривоватым шрифтом заполнил карточку ранения. В ней значилось "Проникающее ранение верхней части левого лёгкого, необходимо рассечение и извлечение инородных тел. Примечание — ранение не огнестрельное — остатки извлечённой стрелы прилагаются"
…Белоруссия 15.07.1941 г.
Три гуманоидные фигуры быстро перебирают ногами по ночному лесу, пронизанному слабым лунным светом. Перебежка идёт практически беззвучно, и только тяжёлое дыхание двух последних фигур и периодически слышимый шелест лесной подстилки вздымают полог лесной тишины. На каждой из фигур навьючен плотно набитый вещмешок, выпирающий в некоторых местах чем-то прямоугольным.
