Яртур - Шведов Сергей Владимирович

До Цепеня путь действительно предстоял неблизкий, но князь Себерии далеко не случайно выбрал именно этот замок. Цепень стоял в месте глухом и гористом. В прежние времена, когда туры не ладили с берами, этот приграничный замок надежно прикрывал Себерию от внезапных вторжений. Однако со временем о Цепене забыли. Дороги, проложенные к нему, либо разрушились от частых в тех местах горных обвалов, либо заросли густым лесом. Волох обнаружил этот опустевший замок случайно, когда заблудился во время охоты. Однако у князя Себерии хватило ума оценить его расположение и разместить здесь гарнизон из преданных людей. Достоинство этого хорошо сохранившегося замка было еще и в том, что о его существовании не подозревал даже рахман Коломан, не говоря уже о юнце Яртуре. Да и вообще о Цепене знало считанное количество людей, включая боярина Ерменя. Цепень был идеальным местом для хранения жар-цвета, в этом сын Приама был согласен с Волохом.

– Хотел бы я знать, кто построил этот замок, – проворчал недовольный Ревень.

Вопрос этот мечник задал на привале, когда путники, утомленные трудной дорогой, разместились у небольшого костерка. Боярин Ермень вообще не хотел зажигать огонь, но Студень с Ревенем настояли. И, наверное, были правы в своем требовании. Нельзя проделать столь долгий путь, питаясь всухомятку.

– Одно знаю точно, – неохотно отозвался Ермень. – Ни рахман Коломан, ни дед князя Волоха по матери, князь Беримир, к его строительству не имеют никакого отношения.

– А я слышал от одного знакомого баяльника, что прежде в Угорье, где стоит замок Цепень, жили орики и ягыни, – сказал Ревень. – А заправляли там всем тролли.

– Это когда было-то?! – нахмурился Ермень. – Угорье уже лет триста как перешло под руку себерских князей.

– Я к тому, что мать княгини Турицы была родом из Угорья.

– Ты на что намекаешь, Ревень, – возмутился Ермень. – Не забывай, что речь идет и о моей бабке. Боярыня Благиня происходила из старого себерского рода. А Угорье этому роду еще князь Никлот передал в вечное владение. Скорее всего, Никлот и построил замок Цепень, чтобы обороняться от туров.

– Или от ориков с ягынями, – не остался в долгу Ревень.

– Да кто тех ориков видел, – развел руками Ермень. – О ягынях я уже не говорю.

– Слухи-то идут, – примирительно заметил Ревень.

– Да какие слухи! – взъярился боярин. – Несешь непотребное, мечник. Бабка моя Благиня сначала родила мою мать Зорицу от князя Беримира, а потом, после смерти князя, – Турицу от царя альвов. По-твоему, альв был настолько глуп, что не смог отличить ягыню от женщины. Или, может быть, глупцами были рахманы Приам и Коломан, женившиеся на дочерях ягыни. Ты говори, Ревень, да не заговаривайся.

– Я же тебе сказал, боярин, что не о твоей бабке речь идет, – обиделся Ревень, – а о ягынях и ориках, которые в далекие времена входили в рать Хаоса, созданную Ариманом. А троллей вообще считают потомками титанов, бросивших вызов богам.

– Ты бы еще день Творения вспомнил, – засмеялся боярин Ермень.

– Не вспомнил бы, если бы не Прозрение Аримана, – проворчал настырный Ревень и, отвернувшись от боярина, захрапел.

Зато с Ерменя после разговора с мечником сонливость разом спала. Растревожил душу, паразит! Нет, чтобы спать, как тот Студень, так его на разговоры потянуло. Тролли ему, видишь ли, мерещатся! Да тех троллей уже лет пятьсот никто в глаза не видел. О ягынях, правда, болтали всякое. Ходили даже слухи, что вампирши, кои в последнее время стали появляться в селениях беров и туров, это дочери ягынь, рожденные ими то ли от людей, то ли от ориков. Вампирш отлавливали и жгли на кострах расторопные ведуны и волхвы, но их почему-то не становилось меньше. Многие разумные люди кивали на Слепого Бера, который-де засылает разную нечисть в Себерию и Биармию, дабы досадить сыну Волоху и жене Турице, но, возможно, это мнение было ошибочным, и ветер дул совсем с другой стороны.

Проведя в раздумьях едва ли не половину ночи, Ермень поутру проснулся усталым и раздражительным. А тут еще Студень увидел в небе лебедя, и беглецам пришлось углубиться в совсем уж непролазную чащобу. Боярин Ермень сильно поцарапал лицо не вовремя подвернувшейся веткой и от этого пришел в неистовство.

– Может, тебе померещилось? – набросился он на Студеня.

– Сам же сказал, чтобы смотрели в оба, – обиделся белобрысый мечник.

К счастью, все обошлось. Следующие семь дней пути прошли без происшествий. Если Яртур и послал погоню за боярином Ерменем, то эта погоня явно искала его на других путях и дорогах. Биармец потихоньку начал успокаиваться и даже впадать в благодушное настроение. Во всяком случае, он уже не ярился по поводу костров, разводимых мечниками на привале.

– Ариман, выходит, так и не проснулся, – сказал вдруг Студень на одиннадцатый день пути.

Боярин Ермень при этих словах так и застыл с куском мяса у рта. Вот ведь дурья голова. Обо всем успел передумать – о друдах и грифонах, о троллях и ягынях, а о самом главном забыл. А ведь речь-то шла ни много ни мало как о гибели мира Яви. И о гибели самого Ерменя, как одного из самых разумных представителей этого мира.

– Так может, еще проснется, – не согласился с товарищем Ревень, вечно во всем сомневающийся. – Если, конечно, Яртуру не удалось взять Асгард.

– Нет, – покачал головой Студень. – Баян сказал князю Волоху, что все решится в течение семи дней.

– А разве Волох встречался с кудесником Баяном? – удивился Ермень.

– Встречался, – кивнул Студень. – Как раз за сутки до той ночи, когда он привел тебя в Асгард. Сначала мы пошли к Баяну, а лишь потом к Ратмиру. Но княжича дома не было. Нас обнаружила ключница и подняла крик.

Странно, что Волох ни словом не обмолвился о встрече с кудесником. Может, просто не до того было? Или князь Себерии что-то скрывает от своего верного подручного? Ермень знал, что кудесник Баян охотится за жар-цветом и готов дать за него любую цену. А за Баяном стоят рахманы с острова Блаженства, люто ненавидящие Слепого Бера. Впрочем, и Волоха с Ерменем они терпят постольку, поскольку собираются использовать их в своих интересах. Похоже, что с падением Асгарда (если, конечно, Студень прав и неприступный замок действительно пал) борьба за жар-цвет, а следовательно, за власть в мире Яви не только не закончится, а скорее разгорится с новой силой. Возможно, борьба идет и в мире Прави, но об этом Ермень может только догадываться. Какая жалость, что он не рахман и что его отец Приам пал от руки своего приятеля Коломана раньше, чем Ермень появился на свет. Надо полагать, Приам многому мог научить своего сына. В частности, тому, какую пользу можно извлечь из обладания жар-цветом. Увы, тех познаний в области магии, которых Ермень нахватался у матери и тетки, княгини Турицы, явно недостаточно, чтобы справиться с таинственным даром богов. Пока боярина утешало только одно – князь Волох тоже не слишком искусный чародей. Наверное, поэтому он обратился за помощью к рахману Баяну. И, похоже, они сумели договориться, иначе Волох не стал бы так безумно рисковать. Интересно, что же предложил кудесник Баян князю Себерии за жар-цвет? Быть может, бессмертие? Или власть над миром Яви? Но последнее вряд ли под силу Баяну, будь он хоть трижды рахман. Однако в любом случае Волох, скорее всего, не прогадал. Чего не скажешь о боярине Ермене, который, выходит, даром рисковал жизнью, помогая возвышению своего двоюродного братца. Рахману Баяну сын Приама не верил. Хватит и того, что этот хитрец обвел его вокруг пальца двадцать лет тому назад. Это по слову кудесника Даджбога боярин Ермень, тогда еще совсем зеленый, едва ступивший на первую ступень ведовства, согласился участвовать в таинстве, закончившемся рождением Яртура. Хорошо еще, что бог Велес не стал спрашивать со своего юного ближника за обман, хотя не исключено, что час расплаты для боярина Ерменя еще впереди.

– Я слышал, что угорцы платили дань троллям, – опять принялся за свое Ревень.

Боярин Ермень промолчал, не желая вступать в новый бессмысленный спор с упрямым мечником, но, к сожалению, в разговор вмешался Студень: