Надежда Попова - Natura bestiarum.
— Слишком мелкие для них, не пролезут, — возразил охотник, однако, кивнув: — Но в целом ты прав — там достаточно и пары человек… Говнюк криворукий! — ругнулся он, когда разливаемое в один из горшков масло плеснуло на пол, и Карл Штефан отозвался, не поворачивая к нему головы:
— Горлышко узкое. Делай сам, если не нравится.
— Я велел женщинам сидеть в комнатах, — сообщил вновь явившийся Бруно; Курт кивнул в сторону очага:
— Возьмешь огня и поднимешься со мной на второй этаж — окно, выходящее ко второй двери, там.
Помощник скосился в сторону кухни, смерив взглядом расстояние от не видимого отсюда входа до коридора позади себя, соразмеряя, и распрямился, словно внезапно получив удар в спину. Ван Ален, увлеченный перебранкой с отвергнутым возлюбленным Марии, внимания на это не обратил, и Курт исподтишка погрозил Бруно кулаком, призывая к выдержанности.
— Понял, — отозвался помощник, торопливо пройдя к очагу, и с неподдельным интересом оглядел вложенные в очаг заготовки будущих огнеметных снарядов.
— Готово, — объявил Карл Штефан, отступив назад от четырех наполненных маслом приземистых горшочков. — Закрыть?
— Незачем, — возразил Ван Ален. — Так даже лучше.
Очередной удар в дальнюю дверь прозвучал громче прежнего, до слуха донесся отчетливый короткий хруст дерева, и охотник замахал рукой, повысив голос:
— Всё! По местам, по местам, иначе завтракать в этом трактире нам уже не придется — сегодня в нем поужинают. Живо, все! Так; ты — бери масло…
Дальнейшие распоряжения его уже не касались и не интересовали, посему Курт, осторожно взяв два сосуда, залитых по наружным стенкам и оттого жирных и скользких, двинулся по лестнице вверх. Бруно, несущий три сымпровизированных охотником факела, нагнал его уже в коридоре.
— Это же та самая комната! — шепотом выговорил он, оглядываясь назад. — Где Макс!
— Я в курсе, — кивнул Курт, отодвигаясь от огня в руках помощника.
— А если кто-то из них войдет, чтобы справиться, как у нас дела?
— Да, им как раз больше нечем заняться. Смотри лучше под ноги.
— Я ведь говорил — опасно оставлять его здесь на ночь! И я оказался прав!
— Конечно, гораздо лучше было б, если б там, вместе со всей этой кодлой, был и Макс тоже, — согласился Курт, поставив горшки на пол и отпирая дверь в комнату. — Пусть не смог один сородич, но уж такой-то consilium точно уговорил бы его влиться в счастливую ликантропью семью… Не разводи панику, Бруно, и возрадуйся тому, что моя хваленая интуиция в очередной раз оказалась на высоте: именно этой ночью парню совершенно нечего было делать снаружи.
— Майстер инквизитор! — встрепенулась Амалия, шагнув им навстречу, и замерла, глядя на то, что было в их руках. — Что происходит?
— Девиз нынешней ночи, — хмуро усмехнулся Курт, прошагав к окну и установив сосуды с маслом подле него. — Вопрос, задаваемый человечеством на всем времени его существования.
— Что?.. — проронила она растерянно.
Связанный волк у стены взрыкнул, увидя огонь, и вздыбил шерсть на загривке, норовя то ли отодвинуться, то ли подняться, и Бруно обошел его сторонкой, тщась загородить горящее дерево спиной.
— Зверь, убивший того крестьянина и лошадей, — пояснил помощник, глядя, как Курт острием кинжала поддевает раму окна. — Здесь он и несколько его сородичей.
— Ведь это таран, — уверенно произнесла Амалия. — Я же слышу — кто-то пытается выбить двери. Как же так могут волки?
— Волки не могут, — согласился Курт, налегши на рукоять всем телом. — Люди могут. А люди-волки могут и не такое.
Рама хрустнула, выскочив из проема вместе со смоленой паклей, и он подхватил ее у самого пола, отставив в сторону. Навстречу устремился ветер, замешанный на густой снежной крошке, в и без того не теплой комнате вмиг стало морозно, словно на открытом крыльце, и грохот ударов зазвучал теперь близко и громоподобно.
— Что вы намерены делать? — напряженно спросила Амалия; Курт не ответил, отступив в сторону от окна, прижавшись к стене, дабы убрать лицо от бьющего в глаза снега и не быть видным снаружи.
Снаружи царил мрак, свитый метелью в плотную завесу, и даже давняя привычка к темноте не помогала разглядеть, что творится под самым носом, у порога двери черного входа, лишь едва можно было заметить, как живет и копошится темнота там, внизу и чуть правее окна.
— Видишь? — уточнил Курт, когда помощник, держа огонь подальше от его лица, выглянул тоже, щурясь от летящего встречь снега. — Будь готов. Бросаю, отступаю, бросаешь ты. Мне проще — хоть куда-нибудь, но я попаду, а ты будь внимательней. Учти ветер; дерево довольно легкое, не промажь, попыток у тебя немного. При первом же промахе они разбегутся. Это — понятно?
— Постараюсь.
— Что вы… — начала Амалия снова и тихо взвизгнула, когда из-за закрытой двери и из разверстого окна ворвался оглушительный рев, не человеческий и не звериный, перешедший в вой, которому отозвался чей-то торжествующий гик — там, у главного входа, задуманное охотником явно прошло удачно.
— Зараза, — ожесточенно проронил Курт, злясь на себя за промедление, и, попытавшись прицелиться в сгустки тьмы внизу, метнул скользкие от масла сосуды один за другим, отскочив от проема в сторону.
Горящее дерево помощник швырнул, широко размахнувшись, всё разом; Курт успел увидеть, как один огонек, кувыркнувшись в воздухе, исчез где-то в стороне, утонув в сугробе, а два других, ткнувшись во внезапно застывшие темные силуэты, медленно, словно бы нехотя, разлились радужным пламенем. Пронзительный визг взрезал слух, как нож, тени внизу метнулись, столкнувшись, объявший их огонь стал гуще и ярче, и тогда Курт сумел разглядеть то, что до сего мгновения укрывали ночь и буран — темные тела, не похожие ни на волка, ни на человека, словно неведомый создатель вздумал слепить из венца творения лесного зверя, но кто-то прервал его труд на середине, не дав закончить работу. Их было четверо, огромных, похожих на сутулых тощих медведей с вытянувшимися мордами; один, оскалившись и поджавшись, втиснулся в сугроб чуть в стороне, глядя на своих сородичей, чья залитая маслом шкура пламенела в белесой мгле в трех шагах от него — те метались на маленьком утоптанном пятачке перед дверью, бессмысленно и беспорядочно размахивая лапами.
Рычание, вдруг донесшееся издали, перекрыло вой и ветра, и тварей у порога — рычание ожесточенное, раздраженное, и темные горящие тела запрокинулись в сугроб, сбивая о снег пламя, и через несколько мгновений вокруг вновь воцарилась тьма, из которой несся уже не рев, а жалобный, болезненный скулеж. Курт всмотрелся, но теперь глаза, ослепленные вспышками, видеть сквозь мрак отказывались вовсе.
