Алексей Гравицкий - Калинов мост
Фраза прозвучала коряво, но оборотень понял.
— Если та сторона от живого мира питается, то и эту сторону оттуда подпитывать надо. Там барьер стоит, Илья. Ведьма одна постаралась. Коли сдюжим и три дня мост продержим, то победили.
— Вот и держите, — отрубил Илья.
— Как держать, когда врага нет, когда он к тебе в мысли лезет и с пути сбивает? Здесь проще, Илья. Никто не прячется, все по честному. Ты бы сам не смог по-другому.
Тот задумался, огладил ладонью усы. На оборотня смотрел с целым букетом чувств. Потом глянул на Милонега, скосился на Игоря со Степой.
— Ну, допустим, вы с побратимом здесь. Это понятно, — произнес наконец. — А эти что же? Они не отсюда и не оттуда. Они из новых.
— Они с нами, брат, — покачал головой Милонег.
Кот легко тронул за плечо, заставляя умолкнуть, повернулся к Илье.
— Они из новых, ты прав, — попытался объяснить то, что сам наверное еще до конца не понял. — Но если новые будут только подкреплять темную сторону, если сами не станут бороться, то за что и для кого боремся мы? Если в мире останутся только те, кто питает тьму и те, кто равнодушен, не победит ли тьма? Они такие же как и мы, Илья. Пусть другие, пусть живут не по покону, но они тоже люди. И свет в них тоже есть. Нельзя мешать им, нельзя отказывать в свете. Даже благими намерениями. Откажем — проиграем.
Мужики вокруг стояли молчаливые, на Кота смотрели с интересом.
— А ведь он прав, Илья, — тихо произнес один с длинным черным чубом.
Илья не ответил. Сверлил черными глазюками четверых пришедших из мира живых, словно пытался что-то для себя понять.
Молчание прервал вопль с моста. Мужчины оглянулись, как по команде. С той стороны снова подступали ряды черных балахонов. Двигались огромной черной ордой, терявшейся где-то вдали. И не было им конца.
— Застава, на мост! — скомандовал Илья. — А вы…
Он запнулся, поглядел на четверых и сказал все же:
— Я все понимаю, но лучше уходите. Те, что здесь сами выбрали свою судьбу, а вы живые.
— Мы тоже сами, — высказался вдруг Игорь.
— За живых я не в ответе, — покачал головой Илья и пошел к мосту.
Кот посмотрел в широкую спину. Илья шел ссутулившись, набычась, словно груда камней. Рука легонько поигрывала кистенем.
— Прежде он булаву таскал, — припомнил Милонег.
— Мало ли. Может потерял, — пожал плечами Кот. — В бою что под руку попало, то и оружие. Ничего, отобьются, новую булаву подберет. Уходите.
Оборотень говорил ровно, последнюю реплику кинул тем же тоном, что и все предыдущие. Не оборачиваясь двинулся следом за старшим. Степа притих на Милонега и Игоря смотрел непонимающе.
— И чего дальше?
— А ничего, — отозвался Игорь. — Я остаюсь.
Степа посмотрел на Милонега и со вздохом подхватил привычную уже дубину.
Водителя вместе с машиной не было минут двадцать. Сергей Витальевич начал уже нервничать, когда машина протиснулась сквозь толпу и была пропущена через оцепление. Водитель, отправленный за чем-нибудь пожрать, выскочил радостный. Помимо коробки с пиццей и бутылки кваса, колу полковник не признавал, в руках держал газетку.
Сергей Витальевич сорвал колпачок с бутылки, сделал пару глотков. В животе недовольно буркнуло. Только сейчас осознал, что за полтора суток съел лишь пакетик студенческой лапши. Он распахнул коробку, прихватил кусок пиццы. Свежее тесто обожгло пальцы. Интересно, с каких доходов и в каком ресторане водитель такие завтраки закупает. Или чего там сейчас: обед, ужин? Полковник жадно вгрызся в горячую пиццу. Язык обожгло нещадно, но голод давал о себе знать, и он не обратил на это внимание.
— А чего это у тебя за макулатурка? — спросил, подцепляя второй кусок.
— А это вам, Сергей Виталич, вечерний номер, — хихикнул водила. — Вы отличились. Стали, можно сказать, лицом дня.
Полковник облизнул пальцы, сделал еще пару глотков кваса. Потянулся за газетой.
С фотографии на первой полосе на него смотрел он сам. Злой, небритый и уставший, он размахивал табельным оружием. Фотограф постарался. Под картинку не нужно было даже подписывать «мент поганый», снимок говорил сам за себя. Заголовок статьи рядом гласил «У нас нет полицейского государства».
Полковник провел пальцем по страничке, посмотрел на подушечку, кожа осталась практически чистой.
— Вот что, — попросил он. — Возьми ее с собой и отнеси в сортир. Я потом…
Он запнулся, скрежетнул зубами.
— Почитаете?
— Нет, — сердито рыкнул полковник. — Жопу вытру.
Уроды, метнулось в голове. Ну что за люди? Он бросил печальный взгляд на толпу за оцеплением. Любопытные идиоты, журналисты-борзописцы, язычники-неудачники, проповедники-шарлатаны, кретины с фотоаппаратами из тех, что готовы фотографироваться на краю жерла готовящегося к извержению вулкана, не думая о том, что этот снимок может закончится менее качественной фотографией на могильной плите. Чем вы живете? Погоней за сенсацией, за дешевыми зрелищами и новостями. Вам не интересно знать что-то, вам не нужно ковыряться в причинах, вам не нужно доходить до сути. Вы даже радости от жизни получать не можете. Простой радости. Но вам нужна кровь. Запах ее будоражит вашу собственную. Откуда это? От дикой пещерной обезьяны, как писал Дарвин. Или от лукавого, как учит церковь.
В церковь вы тоже ходите. Но не потому что верите или вам нужна вера, а потому что так заведено. А ведь это же самая страшная ложь, какую только можно придумать. Самая гнусная врака из всех врак.
Нет, не все такие, и это счастье. Есть честные, открытые мальчишки. Вот один такой вчера пошел со своим взводом на мост. Не из любопытства пошел, а потому что там могут быть люди, которым нужна помощь. Второй остался здесь добровольно. Не из любопытства, не за зарплату. А как врач, которым еще и не стал. И на мост побежал как врач. И где они теперь эти честные? Нету.
Что это? Естественный отбор? Возможно. Но почему остаются толпы любопытных, диких, гоняющихся за дешевыми сенсациями и запахам крови. И одни гонятся с целью продать, другие с целью купить, третьи с целью получить бесплатно. Но ведет всех одно и тоже стремление. Стремление к сенсации.
Откуда в людях это извечное «хлеба и зрелищ»? Ведь, получив хлеб, не думая о пропитании, можно писать картины, создавать философские трактаты, рождать музыку. Можно снимать кино и писать книжки. Создавать искусство, а не тупо зарабатывать деньги, чтобы тратить их на все более и более дорогие и ненужные цацки. Можно двигать культуру, можно развивать науку. Можно совершать открытия, изучать неизученную и на четверть матушку-Землю. Можно стремиться в космос. Вместо этого, получив хлеб, народ рвется к зрелищам.
