Вальтер Моэрс - Румо и чудеса в темноте. Книга II
– Гневный жнец! – приказал Гринцольд и Румо нанёс солдату с топором указанный удар.
– Я бы хотел перед тобой извиниться, – крикнул Ушан.
– А? За что?
– Я тебя недооценил, парень!
– Осторожно! – крикнул Львиный зев. – Слева. Удар мечом. Пригнись!
Румо пригнулся и клинок пролетел над ним.
– Ответный удар! – командовал Гринцольд. – Двойной удар!
Румо нанёс удар сверху вниз, держа оружие обеими руками, и разрубил шлем солдата.
– Они отступают! – заметил Львиный зев.
– Уже? – Гринцольд был разочарован.
Охранники театра на самом деле отступали. Они поняли, что их количественное преимущество не производило должного впечатления на вольпертингеров – арена была усеяна телами мёртвых солдат, но почти все вольпертингеры продолжали сражаться. Охранники отступали в подвалы театра.
Румо посмотрел на ряды зрителей.
Публика находилась в панике, раздавались пронзительные крики, толпа затыкала выхода, зрители падали и топтались друг по другу. Вольпертингеры, как взбесившийся рой пчёл, двигались между ними, вездесущие и опасные. Они разошлись по рядам, нападали на солдат и одним своим присутствиям приводили зрителей в панический ужас. Больше всех паниковали гелцы. Они толкались, пихались и затаптывали своих сородичей до смерти. Так близко сражение к ним ещё никогда не приближалось и теперь они в первый раз поняли, что значит опасаться за собственную жизнь.
Вольпертингеры двигались так быстро среди зрителей, что медные парни не знали куда стрелять. Время от времени они выстреливали в толпу, но при этом стрелы попадали в основном в их союзников, а не во врагов.
Румо вытер меч о плащ мёртвого солдата. Это ещё не было победой, это было лишь началом сражения. Театр красивых смертей шатался, но Румо решил, что будет сотрясать Гел, пока он не развалится на куски. Он будет делать это во имя Ралы.
В сердце
Смайк перестал мурлыкать. Электрическое жужжание прекратилось и лодка остановилась.
– Мы на месте?
– Нет, – сказала несуществующая крошка номер один.
– Но мы уже в сердце, – сказала несуществующая крошка номер два.
– В мёртвом сердце, – сказала несуществующая крошка номер три.
– Почему мы остановились?
– Нам кажется, мы что-то услышали.
– Здесь, внутри? Но тут же всё мёртвое.
– Да, вероятно мы ошиблись.
– Я думал, что вы никогда не ошибаетесь.
– Да, и это нас тревожит. Если нам кажется, что мы что-то слышали, значит, мы это на самом деле слышали.
– Но сейчас мы ничего не слышим.
– Хорошо. Значит, мы можем ехать дальше, – сказал Смайк.
– Ещё минуточку, – сказала несуществующая крошка номер один.
– Мы должны сообщить тебе важную вещь, – сказала несуществующая крошка номер два.
– Вопрос жизни и смерти.
– Я знаю, – сказал Смайк. – Речь идёт о жизни Ралы.
– Не только.
– Что вы имеете в виду?
– Сейчас речь идёт и о твоей жизни.
– Почему? Что-то не так?
– Мы заметили, что нашим приводным роторам всё сложнее крутиться.
– Кровь сворачивается.
– Чем больше она сворачивается, тем сложнее передвигаться.
– И что это значит?
– Это значит, что мы ещё сможем добраться до цели. А если операция пройдёт успешно, то и назад, так как плазма снова станет жидкой. Но если операция не удастся и кровь полностью свернётся, то мы не сможем даже сдвинуться с места. Тогда эта лодка станет твоим гробом, заключённым в мёртвой крови.
Смайк икнул.
– Но сейчас мы ещё можем вернуться.
– Это мы хотели тебе сказать.
– Ты должен принять решение. Мы ещё можем повернуть.
Смайк задумался.
– Каковы шансы, что операция пройдёт успешно?
– Как всегда в рискованном деле: пятьдесят на пятьдесят.
– Вы имеете в виду, что это – игра?
– Можно и так сказать.
– Тогда сыграем!
– Как пожелаешь, Смайк. Не можешь ли опять начать мурлыкать?
Девиз
Визг публики, грохот оружия и крики боли, раздающиеся из Театра красивых смертей, говорили Рибезелу и вольпертингерам, что попытка освободить пленников удалась. Они забрали себе оружие пленных солдат и теперь неуверенно топтались на месте.
– Они сражаются, – сказал Рибезел. – Слышите шум?
– И наверняка лучше, чем ты, – сказал Йодлер-с-гор. – Мы же вольпертингеры. Я слышу, какими мечами они пользуются. Мы старые, но не глухие.
– Что нам делать? – спросил Рибезел.
– Мы пойдём туда и присоединимся к ним, – сказал бургомистр.
– Но Румо сказал, что мы должны ждать.
– Это он сказал, когда у нас ещё не было оружия. Но сейчас ситуация изменилась.
Йодлер-с-гор повернулся к вольпертингерам.
– Что скажете, приятели? Мы слишком стары для сражения?
– Конечно, – сказала Ога Железногородская и подняла вверх дубинку. – Пойдём в бой, пока мы не умерли от старческой слабости.
– А что ты думаешь? – спросил бургомистр гомункела.
Рибезел поднял своё копьё.
– Мы уже давно умерли, – сказал он. – Просто нас ещё не похоронили.
– Отличный девиз! – сказал бургомистр. – Сам придумал?
– Нет, – ответил Рибезел. – Мой друг.
Чудовища
"Я уже давно умер!" – думал Укобах. – "Просто меня ещё не похоронили".
Разум или безумие продиктовали идею выпустить на волю диких животных Театра красивых смертей? Если отбросить в сторону этот вопрос, то всё ещё оставались два других, существенно более важных вопроса: сколько зверей нужно выпустить? и каких?
Укобах видел около дюжины хищников. Было слишком опасно выпускать их всех, в этом он был уверен. Укобах остановился на трёх. Три любых экзотических чудовища, этого должно быть достаточно, чтобы усилить хаос.
Но какие двери ему открыть? Он помнил, где находился рубиново-красный паук. Укобах боялся выпускать это чудище, но он должен. Остальные два он выберет наугад: просто откроет любые две двери и как можно быстрее убежит!
С дико бьющимся сердцем подошёл Укобах к двери, за которой находился гигантский паук. Он спит? Бодрствует? Подозревал ли он, что тот, кто совсем недавно стоял в дверях его камеры, настолько туп, что сделает это сейчас во второй раз?
Укобах глубоко вдохнул.
Он нажал на большую ржавую дверную ручку и распахнул дверь. Он даже не заглянул внутрь, а просто побежал дальше и открыл следующую дверь. Чудовищное шипение и ужасная вонь вырвались из-за двери, но Укобах уже был у следующей двери. Затем он добежал до лестницы, поднялся на пару ступенек и остановился, чтобы обернуться и посмотреть, что он натворил.