Светлана Зимина - Жрец Лейлы
Мои родители не любили друг друга, это скорее был какой-то странный эксперимент в отношениях друг с другом. И оба они не давали друг другу никаких обязательств. Проблема была в том, что и тот и другая – весьма могущественны сами по себе и вполне могли на равных противостоять друг другу.
И как итог, нежелание уступать друг другу разразилось затяжным конфликтом. Это продолжалось очень долго. Я успел вырасти, чтобы уже самостоятельно сражаться за себя и свою жизнь, но мне кажется моих родителей уже затянула эта война настолько, что они не хотели останавливаться ни за что на свете. В конце концов, отец заключил временный союз с моим дядей. И они вдвоем нанесли матери ощутимый удар, вследствие чего я выжил, а вот моя мать… – он тихо вздохнул. – Она жива, но напоминает мне растение. Ни один целитель не мог ничего сделать. А потом было пророчество Бога-Отца. Выполнив его, я смогу вернуть мать к жизни.
Я внимательно посмотрел на замолчавшего, и не дождавшись продолжения, вздохнул. Кажется это уже перебор. Какой он по счету?
– Ты – Сирен, сын Лейлы, Богини Ночи и Охот, и Годоса, бога Морей и Океанов. Прародитель народа сирен.
+ Правда, он у меня красивый? + голос моей госпожи был полон гордости.
– Ты знаешь, – вспыхнули глаза юного бога.
– Прародитель народа сирен? – пробормотала девушка.
Я потер виски.
– Да. Эта история давно превратилась в легенду. С тех пор прошло более пяти тысяч лет.
– Сколько?! – опять эта синхронность.
– Так мы в будущем? – кто-то вскочил на ноги.
Я пожал плечами, у меня начинала болеть голова:
– Вам лучше знать.
Сирен взмахом руки успокоил своих товарищей. И его огненные глаза впились в меня:
– Пророчество гласило, что кровь первых во всем жрецов моей матери, собранная по капле от каждого в огненный кубок, станет её лекарством. Я ранил своего отца, чтобы воспользоваться силой моря, и отправился по волнам времени. Первым был Сарагон.
Я медленно кивнул:
– Первый жрец Лейлы, поднявший культ Лейлы на небывалую высоту.
– Значит все должно получиться, – тихо произнес фиолетовоглазый.
И я потрясенно уставился на него:
– Ты и есть Сарагон.
– Верно, мальчик, – улыбнулась мне живая легенда.
Сирен слабо улыбнулся:
– Потом я нашел первую женщину-жреца.
Я перевел взгляд на девушку:
– Лирия.
Она смущенно кивнула, улыбаясь.
Я застонал и схватился за голову:
– Кэрт. Я их правильно понял?
– Думаю да, – задумчиво отозвался темный. – Сила пророчества перекидывает их всех в нужное место и время, чтобы собрать доноров вместе. Так что неудивительно, что они попали сюда. Все самые уникальные жрецы Лейлы за прошедшее время. И ты вписываешься в их плеяду, словно четко попадая в нужное место. Насколько я помню, еще ни один жрец Лейлы не становился её Верховным Жрецом в четырнадцать лет?
– Это правда? – тихо поинтересовался у меня сын моей госпожи. – Ты действительно так молод?
Я медленно кивнул:
– Правда. Мне всего двадцать пять лет. Теперь я понимаю повеление Лейлы помочь вам.
– Ты должен отправиться с нами за последним жрецом, – возбужденно вскочил на ноги Сирен.
Я заинтересованно склонил голову:
– А какой он должен быть?
– Пророчество гласит, что это будет Первый Верховный жрец Лейлы на морском просторе, – тихо ответил бог. – Я не знаю, сколько временных потоков нам нужно будет пересечь, ведь для этого Годос, мой отец, должен перестать существовать. Никто не может кроме него входить безбоязненно в морские воды.
Я покачал головой:
– Вот почему мы отправляемся в Вайгал. Теперь мне понятно это тянущее чувство необратимости.
Кэртис хмыкнул:
– Я правильно понимаю, что там ты рассчитываешь встретиться с Сиганом?
– Нууу…
+ Он будет там + шепнул голос в моей голове.
– Он будет там, – повторил я и улыбнулся сыну Лейлы.
– Кто такой Сиган? – но я по глазам видел, что он уже догадался, просто не смея поверить своей дикой догадке.
– Пират, – поднялся я на ноги. – И первый жрец Лейлы на морских просторах. – Поднял на них глаза и уточнил. – Верховный Жрец Лейлы на море, так же как я Верховный на суше.
Глава тринадцатая. Гости из прошлого
Их было семь. Семь жрецов Лейлы, чья кровь требовалась для огненного кубка с лекарством, способным излечить богиню. Нашу богиню.
Первый жрец Лейлы, ставший Верховным, сочетая в себе обе ипостаси служения; тот, кто распространил Культ Лейлы на половину континентов Эмира – фиолетовоглазый Сарагон. Необычный цвет его глаза воспевался в легендах, как особый знак расположения богини.
Первая из трех за всю историю служения Лейлы женщин – Верховных Жриц, – солнечная, золотоволосая Лирия, с невинной улыбкой и черной душой убийцы.
Первый служитель Лейлы, которому она даровала свою силу в первое свое явление на Эмире, маг и воин – Лайл. Спокойный, рассудительный. В отличии от остальных, его лицо не отличалось красотой, как это любит наша госпожа, но было в нем что-то… настолько притягательное, что я понимал Лейлу и её выбор. Насколько мне было известно, его она удостоила особой почести. Он был, пожалуй, единственным жрецом Лейлы, кто испытал жаркие объятия страсти самой богини. И сейчас он путешествовал для того, чтобы спасти любимую женщину, а не повелительницу.
Первый Верховный Жрец Любовник – голубоглазый Тир. Гибкий, яркий и совершенно сумасшедший. Он способен был очаровать даже дерево. Я старался держаться от него на некотором расстоянии. Опасный, очень опасный.
Первый Верховный Жрец, уничтоживший собственный народ во имя Лейлы – молчаливый Тагар. Мрачный тип с высокомерными королевскими замашками. Ему не нравились вопросы и, по-моему, я сам ему тоже очень не нравился. В пару мгновений он вообще мне чем-то напомнил Регила.
Первый Верховный Жрец с великим талантом барда – бродяга с беззаботной улыбкой Миран.
Еще четверо сопровождающих оказались втянуты случайно, оказавшись невовремя рядом со своими господами: мальчик-секретарь, слуга Тагара, которому тот диктовал какой-то документ в момент появления Сирена; служанка Лирии, которая в тот момент помогала своей госпоже в утреннем омовении; и две девушки-рабыни, с которыми Тир плескался в уединенной бухте.
– Ты очень хорошо знаешь легенды и песни, – ко мне подъехал Миран.
Коней мы взяли в лагере разбойников, все равно своим хозяевам они больше не требовались.
Я взглянул на барда и улыбнулся:
– Приходится. Нам больше ничего не осталось, кроме легенд и песен.
