Барбара Хэмбли - Вампиры
Петро подтверждает, что освобождение «старого дьявола» произошло благодаря прикосновению тела Риты, а стоило ему напиться свежей крови, он стал опять силен. Его только удивляет, что «старый» не погубил ее, так как это обыкновенная благодарность вампиров за освобождение.
— Я слышал, — продолжал Петро, — что ваша невеста была очень больна, при смерти, но поправилась, и люди говорят, что теперь она еще прекраснее, чем была до болезни.
— А ты не видал еще моей невесты? — спросил я.
— Нет, не удостоился еще.
Как мне теперь поступить: рассказать старику свои наблюдения и опасения или лучше молчать: не создавать ему предвзятой идеи. Это тем более удобно, что мой сумасшедший уехал зачем-то в город.
Решено, буду пока молчать.
27-гоПо давно заведенному порядку мы с Ритой после обеда (хотя и обедаем на разных половинах) гуляем над обрывом. Прежде эти прогулки имели неизъяснимую прелесть: нам всегда так много надо было сказать друг другу… а теперь мы точно отбываем повинность перед слугами.
Вчера мы также ходили, перекидываясь фразами о погоде.
Как-то на площадку явился Петро. На нем была старинная парадная ливрея, но ногах туфли с большими пряжками, седые волосы тщательно причесаны, в руках у него был небольшой сверток.
Я сразу понял, что старик явился представиться своей будущей госпоже.
— Рита, — сказал я, — это мой старый дядька Петро, верный слуга моих родителей. — Рита снисходительно кивнула головой.
С низким поклоном Петро подошел к ручке. В первый раз мне неприятно бросилась в глаза перемена, происшедшая с руками Риты. Прежде розовые пальчики с нежными ноготками были теперь длинные, белые и ногти твердые и острые.
Только Петро хотел коснуться руки, как Рита резко отдернула ее и сказала:
— Я не хочу!
Старик оторопел и так растерялся, что вместо того, чтобы уйти, протянул Рите сверток, говоря:
— Я принес для вас, сам святой отец благословил их.
Рита отпрыгнула в сторону, все лицо ее перекосила злоба, и, как-то шипя, она сказала:
— Убирайся прочь, дурак! — и быстро пошла к дому.
На бедного Петро жаль было смотреть. В его трясущихся руках лопнула бумага и из нее повисли янтарные четки с маленьким крестиком.
Для меня эта сцена была полна смысла.
Могла ли Рита, в ее теперешнем положении, принять четки, благословенные святым отцом?
— Успокойся, Петро, и отдай четки мне, — сказал я. — Мне они скоро пригодятся.
— Милый Карло, что же это? за что? — бормотал, плача, старик.
— Полно, старина, мужайся, это значит только, что ты опоздал, а старый граф Дракула сделал свое дело — погубил ту, что помогала его освобождению. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
После рассказов Карло и своих наблюдений Петро приходит к заключению, что Рита — вампир и что ее надо уничтожить.
Несмотря на все, в душе Карло по временам вспыхивает надежда, что это ошибка, галлюцинация, психоз… и вот Петро решается доказать ему правду.
Гарри остановился. — Если вам не наскучило, то конец записок я могу прочесть весь без перерывов, — говорит он.
— Конечно, мы желаем знать все, — ответил Джемс за всех.
— В таком случае. Карл Иванович, будьте добры, замените меня, я устал. — И Гарри передал тетрадь Карлу Ивановичу.
Надев очки, тот начал:
«Петро усердно следит и караулит Риту. Он теперь убежден, что она часы своего вампирического сна проводит в своем гробу в капелле. Недаром она так заботливо его оберегает.
Сегодня ночью мы идем, чтобы окончательно в этом убедиться.
Вчера во время заката солнца, т.е. во время, когда, по мнению Петро, вампиры должны лежать в могилах, и Рита не могла следить за нами, что она, в свою очередь, делает, мы отправились на хоры, в капеллу.
Было тихо.
Последние лучи солнца освещали мрачное убранство стен и засохшие розы на полу и катафалк.
Петро поставил нам два стула и очертил мелом на полу круг, что-то шепча, и там, где сходились линии круга, нарисовал пентаграмму.
Прошло полчаса. Все тихо. Солнце закатилось. Наступил полумрак.
Неясно внизу чернел гроб, подсвечники, окутанные черным флером, аналой… Становилось жутко.
Петро по временам клал мне руку на колено, точно желая успокоить.
Темно, я закрыл глаза.
Открываю, капелла залита лунным светом, но при нем все принимают фантастические образы. Даже кажется, что розы ожили и благоухают…
Петро опять нажимает мне на колено, приглашая быть внимательным.
И что же — дверь из капеллы в склеп, за минуту перед тем закрытая, — это я ясно видел — стоит настежь и в ней фигура. Это высокий, седой старик, в черном бархатном одеянии, на груди дорогая, золотая цепь. Нет сомнения, это старый граф Дракула.
Если б вместо черного фона открытой двери была золотая рама, я поклялся бы, что портрет, сосланный когда-то моим отцом в лесной дом, перенесен в капеллу.
Старик, не торопясь, подходит к гробу. Крышка скользит: в гробу, в голубом платье, с розами на груди лежит Рита.
Она открывает глаза, счастливая улыбка озаряет ее лицо.
— Пора, милый, — и она протягивает руки старику. — Ты мой учитель, ты сделал меня могучей и сильной, я люблю тебя.
Рита приподнялась и села. Еще минута, и она уже стоит на ногах.
— Зачем только ты хочешь, чтоб я жила с ними днем? Мне лучше с тобою в темном склепе. Они мне противны, мне тяжело с ними. Вот и сейчас я чувствую их присутствие. — И она начала беспокойно оглядываться.
— Полно, они не смеют сюда явиться!
Мы сидели затаив дыхание.
— А если они здесь. — И Рита подняла голову по направлению к хорам.
В ту же минуту я заметил в руках Петро маленький ковчежец с св. облатками.
— Уйдем отсюда, уйдем, — сказала Рита, и они обнялись, легко отделились от пола и понеслись в луче месяца к окну. На минуту они заслонили свет, а затем вновь стало светло.
И мы ясно увидели плотно закрытый гроб и крепко запертую дверь.
Все виденное казалось сном.
— Будем ждать, — сказал Петро, — летняя ночь коротка. Они скоро вернутся.
Сколько времени прошло — не знаю. Я устал, спина ныла, ноги одеревенели, голова была тяжелая.
В воздухе стоял ясный запах тления, точно разлагающийся труп рядом.
Скоро взойдет солнце. Риты нет. На окне сидит большая черная кошка. Я хочу уже встать, но кошка прыгает в капеллу, и это не кошка, а Рита.
Усталой походкой идет она к гробу, глаза сияют алым наслаждением, на губах кровавая пена. Минута, и она исчезла.
— Теперь скорее вон отсюда, — говорит Петро и берет меня за руку.
