Макс Фрай - Горе господина Гро
– Ну вот, – вздохнул я, сраженный его осведомленностью. – Муж Митти Дол мало того что сам пошел ко дну вместе с “Красной рыбой”, он еще и двоих сыновей в последний рейс прихватил, прокатиться на каникулах. Так что она всех сразу потеряла, вот и пошла вразнос. Сбежала из дома, пила как не в себя, чтобы забыться, и как-то прибилась к Кобе – а куда еще ей было деваться? А несколько дней назад, как раз, когда нищие обнаружили детишек под Собачьим мостом, она вдруг протрезвела, сказала, что с нее хватит, привела себя в порядок и вернулась к родным. Теперь понятно почему. Эти маленькие монстры, не знаю уж, как их следует называть, ее приметили и позвали знахаря.
– Наверняка. Судя по тому, что вы рассказываете, эта ваша бедная вдова Митти нуждалась в его услугах больше, чем кто бы то ни было. Я вот спрашиваюсебя: зачем они вообще принялись за убийства? Это доставляет им удовольствие? Возможно. Но думаю, дело не в этом, просто людей, для которых вместе с любимыми умирает весь мир, очень мало – к счастью. Не смотрите так на меня, Кофа, вы и сами знаете, что к счастью. Человек рождается одиноким; строго говоря, рождение – это и есть первый шаг навстречу одиночеству, таковы правила игры, в которую нас всех втянули, не спросив; жалобы не принимаются. Вообще, довольно странно, что я вам все это объясняю, потому что вы сами в этом смысле – почти совершенство и живой пример для подражания.
– Легко быть совершенством, когда тебе некого терять, – отмахнулся я. – Вот встретил бы в свое время какую-нибудь шуструю девицу, которая сумела бы наступить мне на сердце, – и прощай, живой пример для подражания. Другое дело, что пока мне в этом смысле везло. Или не везло – как поглядеть.
– Ничего, может статься, встретите еще. Какие ваши годы. Но это ничего не изменит, сами увидите. Когда появляется близкий человек – это прекрасное событие, драгоценный подарок судьбы, желанная передышка в пути, но одиночество было, есть и остается естественным состоянием всякого живого существа. Неспособность принять личное одиночество как норму – душевная болезнь, лечить ее, безусловно, надо, но уж точно не таким способом, который изобрел господин Гро… Ладно. Я, собственно, только и хотел сказать, что страдальцев было мало; в какой-то момент нашим нетерпеливым детишкам показалось, что их число растет слишком медленно, и тогда они взяли дело в свои руки. Никто не знает, на что способны такие существа. Думаю, они и сами пока толком не знают своих возможностей, но по мере того как их сила возрастает, а опыт накапливается, ребята делают удивительные открытия, одно за другим. В какой-то момент они научились отличать людей, еще не страдающих, но потенциально способных испытывать по-настоящему сокрушительное, всепоглощающее горе. И что самое для меня удивительное, как-то сообразили, что повод можно организовать своими силами – достаточно убить одного из пары, и дело в шляпе. Не знаю, как долго они учились убивать. Может быть, на это ушли годы, а может, сразу получилось. Факт, что их затея впервые увенчалась успехом семнадцать дней назад, а дальше все пошло как по маслу. В результате мы с вами наблюдаем за этим окном пятьдесят четыре чужих горя, которые стараются организовать рождение пятьдесят пятого, а их гениальный создатель валяется на полу в отключке, поскольку не готов жить дальше, осознавая, что натворил.
Габа тут же зашевелился, движимый, надо понимать, исключительно чувством противоречия.
– Прекрасный результат, – одобрительно сказал Джуффин. – Я думал, не меньше часа придется возиться.
– Надо жить дальше, да? – Габа едва ворочал языком, но ситуацию оценивал правильно.
– Надо, – подтвердил Джуффин. – Я отдаю себе отчет, что возвращать вас к жизни – не самый милосердный жест. Примите мои искренние извинения.
– Да нет, все правильно. Наверное, я должен что-то сделать? В смысле, чем-то вам помочь.
– Для начала скажите вот что. Вы знаете, что случится, если эти существа будут уничтожены?
– Я думаю, такое невозможно, – испуганно сказал Габа. – Как вы это себе представляете? Горе нельзя просто так взять и уничтожить – ни собственное, ни чужое.
– С этой бедой мы как-нибудь справимся, поверьте. В Мире существует не слишком много вещей, которые я не могу уничтожить, и ваши маленькие приятели явно не из их числа. Меня интересует, что после этого случится с вами и со всеми остальными? Спрашиваю вас как опытного знахаря и… – Джуффин замялся, подбирая подходящее слово, – и автора этого кошмара.
– Но я не знаю. Я никогда об этом не думал. Сама постановка вопроса…
– Можете не продолжать, – вздохнул Джуффин. – Значит, не знаете. Этого я и боялся.
– Во всяком случае, я уверен, что мы не умрем вместе с ними.
– Выходит, вы большой оптимист. Лично я сейчас не уверен вообще ни в чем.
– Связь между нами, безусловно, существует. Но не такая, как вы думаете. Вот если, скажем, убить меня, мое горе умрет вместе со мной. Я, сами понимаете, не экспериментировал в этом направлении, но уверен, что так и будет.
– Предлагаете проверить?
– Конечно, если надо, – мужественно подтвердил Габа Гро.
– Да-да, прекрасная идея, – ухмыльнулся Джуффин. – И что прикажете делать, если ваше горе действительно умрет вместе с вами? Прикончить всех ваших бывших пациентов и закрыть дело?
– Я как-то не подумал, – упавшим голосом сказал Габа. – Убить всех остальных? Об этом, конечно, и речи быть не может.
– Ну, хвала Магистрам, – вздохнул Джуффин. – Я-то уж испугался, что внезапно стал самым жалостливым человеком в Соединенном Королевстве, если уж даже знахари более кровожадны, чем я.
– А вот испепелить девчонку и посмотреть, что после этого случится с Габой, по-моему, вполне здравая идея, – заметил я. – Если уж, как он сам справедливо заметил, в знахарском деле без экспериментов не обойдешься. А исходя из результатов, будем думать дальше.
– Ну вот разве что так, – задумчиво кивнул Джуффин.
Мой приятель поглядел на меня с откровенным ужасом. Я так понял, что с этого момента мне следует говорить о Габе “мой бывший приятель”, увидит на улице – кивком не удостоит. Можно подумать, я на его родную внучку покусился, а не на неведомую тварь, уничтожающую людей.
– Легко тебе говорить, Кофа, – наконец сказал он. – “Испепелить”. Раз – и все. А у меня кроме нее никого нет на свете.
– Ее у тебя тоже нет, – отрезал я. – В смысле, никакой “ее” вообще нет в природе. Есть опасное чудовище, которому ты нечаянно дал жизнь, а потом держал при себе, как разумного домашнего зверька. Чем раньше ты согласишься называть вещи своими именами, тем скорее мы сможем прекратить этот концерт, – я махнул рукой в сторону окна.
