Терри Лу - Под крылом дракона
И что самое страшное — продолжают ли существовать мама и папа отдельно от меня? Конечно, тогда я еще не могла четко сформулировать свои опасения, но, помню, прожила несколько томительных месяцев, каждый раз идя в детский сад, как на казнь, где мама полчаса пыталась отодрать мою потную ладошку от своей юбки. Родители даже консультировались у психолога по поводу моей паранойи, но последний так толком ничего и не посоветовал.
И лишь спустя некоторое время, когда первый ужас прошел, я попыталась осмыслить ситуацию со всей силой своей детской логики. «Если мама приходит забирать меня из садика с новой прической, — сказала я себе, — значит, за то время, пока меня не было, она успела сходить в парикмахерскую». Этот простой логический аргумент тогда помог мне справиться с собственным страхом и опровергнуть ужасную теорию…
Так почему же сейчас, будучи взрослой, я все еще ловлю себя на этом невольном страхе — абсолютно нелогичном и даже смешном?
Нужно просто быть честной с собой и признать, что семья вполне может существовать без отца или матери. Или… без дочери. Это же, черт возьми, простая математика! Если убрать одно из слагаемых, сумма изменится, но никак не исчезнет, разве только это «слагаемое» окружали сплошные нули.
С тех пор как я попала сюда, прошло почти четыре месяца, если, конечно, внутренний календарь меня не подводит. Так не глупо ли думать, что все это время мои родители «не жили» без меня?
В растерянности от собственных мыслей я пригладила волосы.
Интересно… чем они сейчас занимаются? Папа, наверное, едет в поезде — как обычно, в одну из своих многочисленных командировок. Мама… она, скорее всего, вышла в магазин. Или к подруге. Или в ту же парикмахерскую. Ну а Мефистофель, никогда не питавший ко мне особого пиетета, наверняка лежит в кресле, лениво подергивая пушистым хвостом.
Да, они, конечно, искали меня, не спали по ночам. И сейчас, я уверена, ищут. Но, может быть, после моего исчезновения они снова смогут задуматься о ребенке? И простят наконец себя за Темку.
С тех пор как семь лет назад мой трехмесячный брат умер, подхватив тяжелую форму лихорадки, я больше не просила у родителей братика.
Мы старались забыть об этом, как о страшном сне, но я-то знаю, что они до сих пор винят себя в смерти Темки, хотя даже лучший педиатр в городе не смог тогда помочь — малыш угас, как уголек, за несколько дней.
Со временем острота утраты поблекла, я все реже мучилась бессонницей, вспоминая Темку, но до сих пор почти физически ощущала то гнетущее чувство вины, с каким родители смотрели друг на друга и на меня, думая, что я не замечаю их взгляды…
Тыльной стороной ладони я вытерла глаза. Слез не было. Странно… а мне казалось, реву в три ручья.
Не хочу возвращаться.
Мысль была внезапной и ясной, всплыла четким печатным текстом, словно кто-то выбил ее на сетчатке глаз.
Не хочу, потому что, как ни странно, под этим чужим небом мне легче дышать. Я будто вырвалась из паутины, сплетенной моими же родителями, и лишь теперь могу вдыхать этот пыльный воздух полной грудью…
Они любят меня, и я, конечно же, люблю их… Но именно поэтому, пока их глаза будут видеть мою спину, они не смогут оставить позади неподъемный груз вины и однажды просто задушат добровольно надетым ярмом и себя, и меня…
Не хочу. Не хочу! Я сжала кулаки так, что обломанные ногти впились в ладони.
Но если я останусь здесь, то куда мне идти? Кому нужна некрасивая, бесталанная девчонка, вроде меня?
— Лисья морда, ты чего вдруг нос повесил?
Жесткая рука хлопнула меня по спине, вздрогнув, я подняла голову.
Фудо нашел где-то птичье перышко, заткнул за ухо, став при этом походить то ли на какого-то европеоидного индейца, то ли на пастуха, ночевавшего в курятнике.
Выплюнув очередную изжеванную травинку, Фудо, без малейшего пиетета к моей грусти, ткнул длинным пальцем куда-то мне под ребра.
Пришлось ойкнуть и окончательно вернуться в реальность.
— Еще немного, и твой нос обвиснет до подбородка, как у моей бабки Фримы, вот уж страшная была ведьма! Слушай, а хочешь, песней развеселю?
— Лучше как-нибудь в другой раз, — буркнула я, потирая саднящий бок. — Не желаю быть обстрелянным овощами и… что там в тебя еще обычно кидают?
— Злой ты, — фыркнул Фудо, которого мои слова, кажется, ни чуточки не расстроили.
Жестом фокусника откуда-то из-за спины музыкант извлек лютню, погладил по лакированным бокам, принялся настраивать.
Мне оставалось лишь ждать начала выступления, бросая по сторонам опасливые взгляды и заранее продумывая пути для бегства.
Фудо откашлялся, провел пальцами по струнам — те зазвучали тонко, на удивление мелодично.
Ветер в ушах, обветрены губы —
Пахнет душицей воля!
Кто-то врастает в землю дубом,
А я — перекати-поле!
А что у тебя за душой?
Что у тебя за душой, путник?
Пара медяков да ольховая лютня!
Эх-хей!
Я еще с первой встречи отметила, что у Фудо на редкость приятный и хорошо поставленный голос, но никогда прежде песня не доставляла мне такого удовольствия.
Обхватив колени руками, я слушала, закрыв глаза и чувствуя, как удивительный, чуть хрипловатый голос прогоняет остатки мрачных мыслей.
— Эй, ребята! Фудо «Бродягу» поет!
Постепенно возле нас стал собираться народ. Слуги и воины слетались к нашему дереву, как пчелы к медовым сотам, рассаживались полукругом: кто-то — расстелив рубашку, а кто-то — прямо на землю.
Я с удивлением наблюдала, как разглаживаются морщины на суровых, обветренных лицах, как наполняются светом до этого тусклые, слезящиеся от ветра и пыли глаза.
А Фудо все пел, и его ладони порхали по струнам, как бледные бабочки…
Что мне, красавица, твои чары?
Кормят бродягу ноги!
Так что налей поскорее чарку
И провожай в дорогу!
А что у тебя за душой?
Что у тебя за душой, путник?
Пара медяков да ольховая лютня!
Эх-хей!
Эй, богачи! Что мне ваши монеты,
Брошенные, как мусор?
С лютней да с песней бродить по свету —
Вот что бродяге по вкусу!
А что у тебя за душой?
Что у тебя за душой, путник?
Чистое небо, пыль да дорога —
Что там короли, я богаче Бога!
Эх-хей! Эх-хей!
ГЛАВА 17
Я ПРИНИМАЮ БОЙ!
Спустя две недели после отъезда из замка мы прибыли в столицу.
Она встретила нас высокой крепостной стеной из серо-белого узорчатого камня, похожего на мрамор.
