Галина Гончарова - Полудемон. Месть принцессы
А в моем?
Я не знаю.
Но что-то горит внутри меня.
Горит жадно и голодно, подталкивает вперед — учиться, двигаться, взойти на следующую ступеньку… И когда я вижу таких людей, которые погасили в себе этот огонь — или вовсе никогда им не обладали?!
— О чем ты думаешь?
Том подбирается поближе. Я тоскливо смотрю на друга.
— Том, а зачем мы живем? Или они? Она?
Троица «молодежников» удачно выхваляется перед «баронессой», давая нам возможность переброситься парой слов. Хотя и не время и не место для таких разговоров. Но ведь мысли не спрашивают, где тебя найти? Они просто есть.
Друг пожимает плечами.
— Алекс, мы живем не зачем, а скорее, вопреки, — усмехается он. — Ты не должен был родиться, я должен был умереть. Но мы живы. А значит, кому-то это нужно!
Ответ меня не устраивает. Кому-то? Чему-то? Имя и адрес, пожалуйста.
Но мы уже въезжаем в деревню, да и долго секретничать было нельзя. Интересно, есть в этом клятом королевстве хоть одна сытая деревня?
Эта к ним точно не относилась. Крестьяне униженно кланяются, несколько детей, до тех пор игравших посреди улицы, срываются и уносятся куда-то.
— Ну же, Алекс, добудьте мне молока! — капризно тянет баронесса.
Я киваю, оглядываюсь… кого бы попросить? Судя по тому, что деревня словно вымерла, хорошего тут от лордов не ждали. И справедливо.
Впрочем, долго мне оглядываться не приходится, потому что откуда-то из-за угла выворачивается мужчина средних лет и плюхается прямо в пыль под копытами коня. Я едва удерживаю животное, чтобы не оттирать потом подковы от крестьянских мозгов.
— Господин!!! Помилуйте!!!
Кретин! Крестьянин, этим все сказано! Орать чуть ли не под копытами у породистого жеребца!
— Да ты ополоумел, любезнейший? Это лошадь, сейчас копытами переступит — и тебя потом ни один некромант не поднимет!
— Смилуйтесь!!! Не оставьте детишек сиротами!!!
Тьфу!
Я спрыгиваю с коня, перебрасываю поводья Тому и за шкирку поднимаю мужчину с земли.
— Рот закрой.
— Г-господ-дин…
Судя по ужасу на его лице… да что такого здесь делали дворяне?! Регулярно вырезали половину деревни и насиловали вторую половину?!
— Скажите, у вас можно купить молочка?
Несколько минут крестьянин только осмысливает мои слова. А потом принимается яростно кивать.
— Да, господин!!!
— Тогда принесите мне кувшин с молоком.
В моих пальцах блестит серебряная монетка.
Староста трясет головой, как больная лошадь, и срывается с места.
— Ваше высочество, чего вы с ним копаетесь? — удивляется один из дворянчиков. — Вытянуть пару раз плетью — мигом бы бросился.
Я вздыхаю:
— Вам заняться нечем — плеть пачкать?
С большим удовольствием я бы опробовал данное средство на молодом наглеце. Но нельзя. Пока нельзя.
— Убийцы!!
Я оборачиваюсь.
По улице медленно идет женщина. Медленно, словно слепая. Но темные глаза смотрят прямо на меня — и сквозь меня.
— Будьте вы прокляты, убийцы! Семеро детей было у меня — и ни одного не осталось! Муж. Родители. Братья и сестры! Убийцы в шелках!
Невысокая, темноволосая, в драных лохмотьях. И все же…
Я вглядываюсь — на этот раз своим чутьем некроманта. С губ срывается короткое проклятие.
Не здесь и не там. Из-за горечи потери эта женщина словно бы наполовину умерла. Сейчас она не живет, она существует. А физическая смерть… будет только продолжением.
Возможно, для нее — даже радость.
Сумасшедшая?
Нет. Просто она живет на грани…
— Ты! — вскрик одного из молодчиков.
— Нет!
Я вскидываю руку, но остановить сопляка не успеваю. Кнут опоясывает плечи женщины. Впрочем, она этого словно бы и не замечает. Как и не было.
— Будьте вы все прокляты. Убийцы…
— Уйди, Хильда!!!
Староста, прибежавший с кувшином, попытался вклиниться между нами и женщиной, но никто из нас не обращает на него внимания. Я поднимаю руку.
Проклятие набирает обороты, я вижу это. Иногда бывает и так. Она уже наполовину в мире мертвых, через нее проходит сила, с которой не справиться даже мне, полудемону. Зря думают, что демоны поедают души мертвецов. Зря.
Эта женщина проклинает — и ее проклятие затягивает на грань, туда, где была и она. Если сейчас ничего не сделать — мы обречены. Возможно, я справлюсь. На остальных мне плевать, но вот Том…
Я делаю пару шагов и встаю перед безумицей. Возможно, я смог бы снять проклятие. Но не с друга.
А значит, есть только один выход. Я взмахиваю рукой.
Женщина хрипит, оседая на землю. Из ее горла льется алая кровь. Я вытираю кинжал батистовым платком. Проклятие, словно рассерженная змея, сворачивается, уползает обратно. Уходит вместе со своей хозяйкой.
— Алекс…
Том смотрит на меня вопросительно. Я пожимаю плечами:
— Есть старый способ снять проклятие. Надо убить ведьму до того, как оно будет завершено.
— Проклятие?
Том знает, что я некромант. И я кивнул, подтверждая его опасения.
— Она бы убила нас.
Друг невольно ежится. Позади раздается сдавленный всхлип. Я оборачиваюсь — и вздыхаю. Баронесса смотрит на меня так, что разъяснений не требуется. Теперь она ко мне и близко не подойдет, не то чтобы привораживать. Бедная дурочка. Натравливали на кролика, а поймался волк.
Староста трясется и икает. Я осторожно забираю у него из рук кувшин с молоком.
— Вот, возьми. И пусть ее похоронят по-человечески.
На высыпанные ему в ладони деньги можно похоронить половину деревни. Ну да ладно…
Обратно мы едем в молчании. Я размышляю о своем.
Чем я отличаюсь от этой безумной? Она мстила за своих родных — я тоже мщу. Она проклинала кого попало. Тех, кто был похож на убийц. Я даже знаю, что произошло. Очередное аристократическое развлечение. Война ли, охота ли, что-то еще — неважно. Важно то, что ее семью уничтожили, а она — осталась. И мстила.
А что делаю я?
Кто остановит меня?
Мысли были откровенно нерадостными. А потому…
Может, и думать не стоит?
И привычное состояние холодного безразличия отгораживает меня от окружающего мира. И почему это так не нравится Томми?
* * *Долго потерзаться мне не удается. То одно, то другое… Заноза, конечно, царапает внутри, но… не гноится же пока? И не нарывает. А когда начнет — будем вытаскивать. Чем душевные занозы отличаются от физических?
Да ничем.
А значит — переживем.
Кстати, в соседях я тоже разочаровываюсь. Или это просто рядом с границей так? Те же убогие деревни, почти нищие крестьяне, затравленные взгляды…
