Инесса Ципоркина - Власть над водами пресными и солеными. Книга 1
— Да ведь в России маменька Геру снова доставать начнет? — не то утверждает, не то спрашивает Соня.
— А это уж наша с Майкой забота, — усмехаюсь я. — Пора бы его научить азам психологической самообороны…
Сестры смотрят на меня с сомнением. И с жалостью. Уж кто бы говорил…
Действительно, свою-то психику я не уберегла. Так молодая ж была, доверчивая, восприимчивая. Совсем как Герка. И слушала в оба уха, слушала все, что бы мне дорогая мамочка ни натрындела, паря в эмпиреях нарциссизма. Сейчас, даже пребывая в нездравом уме и нетвердой памяти, я нарциссов обоего пола просекаю и осекаю на второй минуте разговора. А то и на первой. Мои бы нынешние умения да на тридцать, а лучше на сорок лет пораньше… Что поделать! Всякое знание приходит после испытаний. Испытаний, из которых не всегда выходишь невредимым.
Только сказка дарит Иванушкам и Емелюшкам многомудрых наставников, владеющих всеми знаниями и всеми амулетами волшебных миров. Реальность разве что любящей тетушкой наградить может. Или сразу несколькими.
* * *В тот вечер дома было шумно. Геру я от греха подальше сплавила в подвал. В немецких домах не принято держать совершенно необходимые в хозяйстве сдохшие мониторы, разрозненные лыжи и прохудившиеся кастрюли на балконах-лоджиях-антресолях. Нет в немецком жильце истинного вкуса к захламлению жилого пространства ржавыми банками с засохшей краской, останками прошедшего ремонта, растопыренными коробками с пенопластом из-под прошлогодних покупок и драными шторами. Он всю эту прелесть в келер сносит. В подсобное помещение в подвале. У каждого оно свое, с запирающейся дверью под номером.
А у Соньки замок на двери в подвальную сокровищницу помер. Естественной смертью. И на замену ему был куплен новый. Года два назад, не меньше. А до лучших времен дверь была заперта на сложенную втрое картонку и резинку от лифчика. Очень эстетично. Хаус-мастер, очевидно, решил, что это сугубо русское декоративное решение — лифчиками двери подпирать. И не торопился красоту такую менять на скучный стандартный замок.
Можно было, конечно, Майку отрядить на приведение хаус-мастера к присяге и хаус-мастеровским обязанностям, но я воспользовалась ситуацией. И Гера ушел ввинчивать замок, отделив себя от наших женских споров четырьмя этажами и длинным подземным коридором.
Мать, разумеется, знала: ее жизнь в Германии — это жизнь взаймы. Взаймы у Сониной нерешительности. У Майкиной непонятливости. У Гериной терпимости. Что у порога уже маячу я с огненным мечом наперевес. И маминому беспределу неотвратимо приходит… именно. Он самый.
Но поныть-то надо! Позудеть на тему "злые вы, недобрые". Не уважаете старушку, а я всю жизнь вам отдала. Не по-человечески поступаете, разлучаете с магазинами накануне распродаж. Дайте хоть с KaDeWe напоследок облобзаться!
Мой обличающий перст утыкается в кучу пакетов из дорогущего KaDeWe, сваленных в углу. Нет, мама, этот номер у вас не пройдет. Среднестатистической немке такого количества пакетов хватило бы на десять лет счастливых воспоминаний. Прощайтесь с видом из окна, вам уже хватит.
И тут мать взрывается.
— Как ты смеешь мне указывать! — орет она, плюясь мне в грудь (уж куда достала). — Как ТЫ смеешь! Дрянь психическая! Я на тебя управу найду! Я опеку над тобой оформлю! Я тебя в клинику сдам!
— Для опытов? — холодно интересуюсь я. — Уже было. И клиника. И опыты. На человеке. Захлопотались, мамулечка, доктор Менгеле* (Немецкий врач, ставивший опыты на узниках Освенцима — прим. авт.) ты наш? — я наклоняюсь и смотрю в остекленевшие от ненависти глаза. — А теперь подумай: если ты ради недели распродаж готова собственную дочь дееспособности лишить, можно тебя к Герке подпускать?
— Да нужен мне ваш паршивый Герка… — сопит мать. — Учтите… — она обводит бешеным взглядом нас, стоящих плечом к плечу, — после моей смерти ни одна из вас ни копейки не получит. Ни. Копейки. Дом и все имущество соседским детям завещаю!
Мы, не сговариваясь, начинаем ржать.
Ну почему, почему они все пытаются припугнуть нас лишением наследства? Папочка — тот хоть шантажировал дочек недолго. Завел по-тихому любовницу, всё собирался от мамаши уйти, пожить напоследок на широкую ногу, а имущество свое новой жене оставить. Доказав, что надоели мы папаше за его век хуже осени. Вот только до желанного расставания не дотянул, помер на шестом десятке. К вящему мамочкиному торжеству.
Зато рассказы о прелестной соседской дочери преследуют каждую из нас с раннего детства. Где-то рядом вечно маячил призрак идеальной девочки, ласковой и благодарной, внимающей речам нашей маменьки, точно Моисей — слову господню. Призрачные наушницы во всем превосходили любую из нас. И вполне могли нас заменить. В сердце, в жизни, в завещании мамочки. "О сколько их упало в эту бездну"…
Когда мы были школьницами, в рассказах фигурировали наши однолетки, отличницы-спортсменки-аккуратистки. Повзрослели мы — и наперсницы повзрослели. Стали студентками-отличницами-спортсменками. А теперь мамулиным протеже, по идее, должно за сорок перевалить. Ан нет. Сорокалетние — бабы себе на уме, соперницы с форой в два десятилетия. Зато их детки, одного возраста с Геркой — то, что надо. Почтительны, скромны, прилежны. С во-от такими чуткими ушами. Куда наша маман складирует свой драгоценный жизненный опыт.
И ведь знает, знает цену этому прилежному почтению и скромному прилежанию. Знает, что сварливиц вроде нее окучивают не из любви, а из корысти. Нас продавить надеется. Продавить до услужающего состояния, когда родных сестер за лишний пунктик в завещании предаешь, когда за ласковый кивок дурной бабы всей душой подличаешь, когда себя от жадности не помнишь…
Эх, мама, мама! Как же ты за столько лет не поняла: мы хоть и не святые нищеброды, а за твое "варенье на завтра" на задних лапках ходить не станем. И друг друга подставлять не станем. Потому что если встретилась тебе в жизни дружба, то с нею как с любовью надо обращаться — бережно и благодарно. А мы не просто сестры. Мы очень дружные сестры. Несмотря на то (или благодаря тому?), что мы такие разные.
* * *В приключенческой литературе моменты интеллектуальных находок вечно за кадром остаются. Герои бесперечь блуждают в таинственных местах и без устали рубят таинственных монстров. Не дав себе труда выяснить, из кого они мясцо чоу мейн по-китайски нарезают. Иной раз так и крикнула бы: да стой ты, трансформер картонный! Поговори с чудищем по-человечески — и сразу на следующий уровень выйдешь!
Ради оживляжа своего вояжа мне следовало бы кинуться на непутевую маменьку с крестом, мечом, осиновым колом и прочим инструментарием чудоюдоборца. И опробовать эти убогие антимагические средства перед тем, как она меня прикончит. Если прикончить меня входит в задачу. А то ведь подвесит на ржавых кандалах в темнице сырой, и виси себе, покачивайся — день за днем, год за годом…
![Пирс Энтони - Хтон. [Дилогия "Атон": Хтон. Фтор]](/uploads/posts/books/51671/51671.jpg)