Евгений Решетов - Полночь - время колдовства
Я посмотрел на круг, лежащий на раскрытой ладони. Что в тебе такого, что в тебя верит столько людей? Ты же не колдовство, результат которого можно увидеть. Ни заклинание, способное обогреть или забрать жизнь. Молитвы это всего лишь набор звуков. Антикуа лингуа способен влиять на примум вис, а на что способен ты?
Крепко, до боли, сжал круг в руке. Воспоминания нахлынули внезапно, я снова очутился в той деревне, в том доме с сумасшедшей женщиной. Это было заклятие подчинения. Колдовство средней руки, но уже ближе к высшему. Каститас накрыла им весь дом, но поддалась только оставшаяся безымянной женщина, и то, только после того, как Велена сняла с нее круг. Сильные люди независимо от веры с трудом подпадают под действие этого заклятия, а часто оно совсем на них не действует. Я был сражен наповал глазами женщины, ретранслирующими заклятие, и только молитва леди Женевьевы вывела меня из подчинения. Может в этих бездарно сложенных, словно детские считалочки, строках, есть какая-то глубинная сила невидимая на первый взгляд?
Я открыл молитвенник и начал искать подходящую случаю молитву. Найдя оную, зажал круг в руке и начал неумело, тихо шептать:
- Умоляю, Мать Единого, смятение души и бурю моего уныния рассеять...
Я полностью, жарко, прочел молитву и быстро изобразил святой круг, будто, сжигая последний мост, ведущий к прошлой жизни.
Сказать что стало легче - это соврать, но эффект был. Я, словно выговорился давно знакомому человеку и попросил его поддержать меня. Странно, но мне показалось, что ретраитур на едва различимую долю мгновение потеплел - я списал это на волнение, и направился к кровати. После эмоциональной разрядке, засыпать было легче.
Глава 16
Утром началась какая-то суета, беготня, адъютанты метались по бараку как в жопу ужаленные. Я выглянул из-под одеяла и сонно, не скрывая недовольства в голосе буркнул:
- Вы чего устроили?
Гай фон Тит быстро мне ответил, не прекращая попыток натянуть легкий доспех:
- Выступаем. Наш полк первый отправляется к Перекати-Поле. Еще же вчера пришел приказ. Горан ты чего, совсем замотался?
Я откинул одеяло и начал одеваться в повседневную одежду. Братья фон Эмерик презрительно на меня посмотрели, как на последнего нищего, и продолжили натягивать одинаковые кольчуги с яркими каменьями.
Гай покачал головой, подошел ко мне и тихо проговорил:
- Если у тебя нет брони, то иди к интенданту может он тебе что-нибудь подыщет. Мы же на войну идем, а не на прогулку.
Я хмыкнул. Похоже, пришла пора, доставать дорогие покупки. Старший адъютант неправильно расценил мой хмык и развел руками, мол, поступай, как знаешь.
Я открыл сундук и начал облачаться. Сначала было несколько удивленных восклицания, потом гробовая тишина и отвисшие рты.
- Пойдет? - спросил я, скрывая вдруг напавшее на меня смущение, когда полностью облачился.
- Хороша бригантина, да еще и в цвет полковому знамени, - протянул Гай. - Дашь меч посмотреть?
- Потом,- сказал я, увидев, как в открытую дверь проходят несколько человек офицерской прислуги.
Гай тут же начал отдавать им приказы. Они молча начали выносить наши вещи и класть их в обоз.
Когда барак опустел, мы вчетвером забрали лошадей из конюшни и поскакали на построение за пределы лагеря.
Прибыли вовремя. Почти тысячу человек личного состава были здесь. Адъютанты и я, в том числе, крутились подле графа. Он увидел меня и еле справился с эмоциями. Его глаза кричали мне, что я окончательно охренел. В армии и так много слухом о том, почему я получил адъютанта, проскочив с ходу тучу званий, а теперь я еще щеголяю дорогим оружием и броней. Мне, показалось, что полковник готов покрутить пальце у виска, но он ограничился осуждающим покачиванием головы.
Выстроившись в походную колонну, мы двинулись по дороге в сторону равнины Глауану. Несколько тысяч солдат, офицеров и горожан, прибывших на каретах из города, чтобы посмотреть на такое зрелище, провожали нас. Мы должны были на сутки опередить основную армию.
Впереди ехал всадник со знаменем, за ним блистательный граф Артур фон Скоца, затем остальные офицеры по уменьшению значимости. Я с другими адъютантами ехал в четвертом ряду, и крутил головой по всем сторонам света. Столько народу, столько народу. И все нам кричат, подбадривают, желают удачи. Я не мог не улыбнуться.
Вдруг увидел карету с гербом рода фон Стокбур, оттуда выглядывала Велена. Я встретился с ней глазами. Она изумленно смотрела на меня, распахнув до предела свои чудесные глаза. Я с наслаждением отсалютовал ей. Она как-то заторможено кивнула. Похоже, виконт не рассказывал ей о том, чего я достиг. Изумление девушки было предельно откровенным. Она как завороженная смотрела на меня. Что творилось в ее голове, я не берусь угадать. Но этот взгляд наполнил меня каким-то ликованием. Посмотри, на вчерашнего деревенского мальчишку, которому ты дала ложную надежду. Пока ты кривлялась перед благородными родителями Жозефа, чтобы они разрешили ему брак с простолюдинкой, я тоже не сидел сложа руки, и...
Ликование словно ветром сдуло, я вспомнил, как получил это место. Память подбросила мне искаженное лицо Дитриха фон Брана - наверное, на всю жизнь запомню свою первую жертву, никогда это воспоминание не сотрется из моей памяти, сколько бы лет не прошло. Разворошённое улье прошлого, жужжа, окунуло меня в тот бандитский притон. Сколько человек я уже убил? Сколько крови на моих руках? А сколько еще будет? Зачерствевшее сердце равнодушно промолчало, только совесть пыталась хоть немного укусить, но я легко заглушил ее - это моя судьба, таким сделал меня всеведающий и всезнающий Единый. Как говорил священник в Армейне: "Если Единый допустил такое, значит это для чего-то нужно".
Мои уже давно опущенные к земле глаза уставились на рыцарские шпоры - это был один из эскадронных капитанов. Рыцарские шпоры отличались от прочих золотым напылением. Никто кроме рыцарей не мог пользоваться такими. Дворяне в большинстве своем использовали с серебряным напылением или такие сапоги с шипами как у меня.
Я подумал, что очень недооценил леди-рыцарь Женевьеву, ведь она совершила какой-то подвиг, иначе, в рыцари не посвящали - это звание не передавалось по наследству, его можно было только заслужить. Любой простолюдин, удостоенный чести стать рыцарем, тут же приравнивался в своих правах и вольностях к благородным. Но только он, его дети так и останутся простолюдинами.
