Юлия Морозова - Телохранитель для мессии
Глава 16
Я вскочила с постели, дрожа как мышь, заслышавшая сову неподалеку от норы, и крепко стиснула зубы, чтобы не закричать от облегчения. Лихорадочно ощупав тело со всех сторон, пальцы впервые с неподдельной радостью запутались в коротких волосах. Да ну их, эти длинные лохмы! Плечи ныли, ноги еле передвигались, поясница почему-то не разгибалась — все симптомы болезни «разгрузи вагон с цементом». И что самое ужасное — кошмарно хотелось спать, зевалось так сильно, что челюсть грозила выскочить из сустава, а глаза совершенно отказывались открываться и смотреть на мир. В общем и целом, наблюдалось магическое переутомление.
«Такая бурная ночка, не менее энергичное утро и до кучи — последнее перемещение. О чем ты думала?» О поэзии Серебряного века. А, к лешему, наплюю на всех и лягу спать, и пусть только попробуют меня потревожить!
Кулем с мукой я завалилась обратно на топчан, где и продрыхла благополучно еще часа четыре. Меня, конечно, пытались будить любезным приглашением на обед, но, слыша ругательства из богатого словарного запаса, которым щедро поделилась Ранель, бросили этот дохлый номер.
Солнце, перевалившее далеко за полдень, нахально лезло вездесущими лучами в лицо, чем меня и разбудило. Мягкое покачивание умиротворяюще предлагало вновь закрыть глаза и предаться сладкому сну, но тут уж настойчиво напомнили о себе естественные потребности, забытые почти на сутки. Что делать, настало время вставать, перетягиваться, одеваться и выбираться в люди. Ощущение Неотразимой за плечом добавило мне уверенности. Собрав нехитрый скарб, я на всякий случай в спешке обновила охранные руны на сумках и карманах — воров везде хватает.
Оставалось найти кого-нибудь, способного просветить меня о местонахождении туалетной комнаты. На ловца и зверь бежит: стоило мне выйти из каюты, как навстречу вывернул утренний знакомец — старший из двоих матросов.
— Ну ты, браток, горазд спать! — с долей восхищения пробасил он. — А как грязно при побудке бранился! Даже за кэпом сгоняли, он у нас всегда рад новому словечку. Так капитан нам сразу сказал: мол, не мешайте мальцу спать. Чувствуется хорошая сальгрийская школа. Угадал?
— Она самая, — подтвердила я, приплясывая на месте от нетерпения. — Не подскажешь, где у вас тут… м-м… нужник?
Он понимающе хохотнул и доходчиво объяснил дорогу. После посещения тесного закутка, оснащенного деревянной кадушкой, мне стало значительно лучше, но есть захотелось просто зверски. В поисках пропитания я двинулась на палубу. За время моего отсутствия народу здесь не поубавилось. Непередаваемая смесь «ароматов» застарелого пота, продуктов жизнедеятельности крупного рогатого скота и начинающей портиться рыбы резанула обоняние. Люди, сроднившиеся с этим запахом, находились в самом разном настроении: от здоровой раздражительности до усталого отупения. Чтобы получить хотя бы немного тени, на всем мало-мальски подходящем натянули импровизированные тенты из того, что попалось под руку. А попались под нее грязные мешки из-под картошки, такие же «чистые» плащи и даже — трепыхавшаяся в ужасе от своего позора — чья-то застиранная нижняя юбка. Баржа, украшенная этаким колоритным образом, неторопливо продвигалась к пункту назначения. Судно шло так неспешно, что медленнее было бы только добираться вплавь. И то смотря как плыть.
Мой заинтересованный взгляд моментально вычленил из окружающей пестроты котел, зазывно блестевший на солнце. У его начищенного бока громоздилась стопка чистых плошек. Рядом обретался обнаженный по пояс парень, флегматично отмахивающийся здоровенным половником от мух, курсирующих между загончиком со скотиной и съестным и попутно достающих всех прочих пассажиров. Бугрящиеся мышцами руки матроса нежно обнимали вытатуированные на них русалки. Большие, средние пальцы и мизинцы украшали татуировки в виде рун Морской удачи, совершенно бесполезные как с моей точки зрения, так и с точки зрения современной теории магии на пресных водоемах. Возможно, это было сделано в надежде на будущее. Бритая голова соперничала блеском с соседствующим котлом.
В моем кармане еще бренчала кой-какая мелочь, которую я и сунула под нос бритоголовому детине.
— Есть. — Смягченное в последний момент слово «жрать» уточнило сделанный ранее жест.
Парень критически взглянул на предложенную наличность, но ею не побрезговал, ссыпав в карман засаленного передника. Хмыкнул, одной рукой сграбастал керамическую плошку вместимостью с фамильную супницу, а другой запустил половник в котел. Серо-коричневая масса наполнила подставленную емкость до краев. Воткнутая туда ложка едва бесславно не утопла в недрах каши, но я успела вовремя прислонить ее к краю плошки. Нож длиною в локоть, вытащенный из-за голенища мягкого кожаного сапога не первого дня носки, отхватил половину каравая, который матрос выудил из холщового мешка сомнительной свежести. Волосы у меня зашевелились при виде столь откровенного нарушения санитарно-гигиенических норм эксплуатации предприятия общепита. Тем не менее хлеб я взяла, как и литровую кружку с элем, в которой блаженно плавала пьяная муха.
Моими горячими молитвами всем богам сразу, включая пресловутого Единого, обнаружился крохотный кусок незанятого пространства возле борта, удачно замаскированный клеткой с гусями и мешками с каким-то овощем (по ощущениям спины — морковкой). Скинув сумки под ноги на палубу, я устроилась на мешках, предварительно одарив их хозяина парой толинов за аренду. Не без труда получилось принять позу, при которой Неотразимая не впивалась бы в бок.
Оказалось, что масса в плошке — пшенная каша с редкими вкраплениями мяса, хлеб вполне съедобен, а эль, после извлечения водоплавающего насекомого, превосходен. Вспугнутая птица попыталась рассерженным шипением выселить нежелательного соседа, однако метко закинутые в клетку куски хлеба настроили гусей более благодушно относительно меня, но резко испортили их внутрисемейные отношения, омраченные дележкой провианта.
Пока желудок не набился доверху, окружающее меня мало волновало. В плошке оставалось еще больше половины каши, а в кружке — чуть меньше трети эля. Ради мирной трапезы почти весь хлеб пришлось пожертвовать беспокойным соседям. И теперь громким гоготом они намекали, что не прочь полакомиться и традиционной пищей гусей — пшеном, пусть и в виде каши. Я, чувствуя себя сытой, а поэтому полностью довольной, готова была уже с ними согласиться, когда мне стало неуютно от чьего-то пристального внимания.
Взгляд осторожно прогулялся по палубе. Пассажиры, среди которых преобладали представители противоположного моему пола, прятались под навесами от расстаравшегося светила. Некоторые, сдвинув «крыши», вели свои мужские обстоятельные беседы. Кое-где торчали голые пятки, а рядом сушились портянки, судя по запаху, очень долгое время до этого обнимавшие эти ноги. Над ними радостно жужжали мухи, предпочтя проветриваемые детали туалета даже коровам. Взор, решив, что есть более приятные картины для созерцания, скользнул в сторону и наткнулся на обращенные ко мне глаза цвета горького шоколада, которые принадлежали маленькой девочке лет семи-восьми. Это была очень голодная маленькая девочка. Доедаемый хлеб отказался лезть в полный желудок и, к радости пернатых, угодил к ним в клетку. Основательно прокашлявшись, я подхватила посуду и отправилась к ребенку.
