Морис Делез - Слуги паука 2. Пленники паука
Рамсис подошел к жертвенному алтарю, вырезанному из цельного куска черного гагата, на котором застыл огромный бронзовый змей, замерший в причудливой позе. Голова его возвышалась над свившимся в сложном вензеле огромным, сильным телом, покрытом сверкающей чешуей.
Это был Великий Змей, и лишь в этот миг Хараг впервые осознал это и невольно замер, заворожено наблюдая за действиями жреца Сета.
Рамсис мягко опустился на колени и застыл в благоговении, подняв вверх обращенные к своему божеству ладони. Мгновение назад это был живой человек, но теперь Харагу казалось, что перед ним стоят две статуи — змеи и человека — словно в противоборстве воли смотрящие друг другу в глаза.
Чтобы видеть глаза своего божества, Рамсису пришлось задрать голову и глядеть почти вертикально вверх.
Гигантская плоская голова змея тяжело нависла над своим верным слугой. Огромная хищная пасть с ядовитыми клыками была чуть приоткрыта, и края ее изогнулись в жестоком оскале. Черный раздвоенный язык выдвинулся вперед, ощупывая окружающее пространство. В больших выпуклых глазах горело застывшее на время всепожирающее пламя.
Хараг потряс головой.
Может, это кажется ему, а на самом деле это лишь отсвет факелов, освещавших жертвенный зал.
Он перевел взгляд на Рамсиса.
Фигура жреца словно окаменела. Мир перестал существовать для него, мысли сузились в точку невысказанного вопроса, а сам он обратился в зрение и слух. Он знал, что, раз вопрос задан, последует и ответ. Неважно, сколько времени это займет. Все зависит от того, насколько важным посчитает Великий Змей дело, ради которого его потревожили, но в том, что рано или поздно он ответит, сомнений не было.
Теперь оставалось только ждать.
Время остановило свой стремительный бег, окружающий мир поблек и расплылся серым туманом, когда, наконец, настал миг, ради которого он и затеял все. Рамсис почувствовал, что тело его расплывается в серой клубящейся дымке колдовства, а черное облако души постепенно перемешивается с окружающей бледной мглой, сливаясь с ней, становясь частью ее. Как всегда, именно в это мгновение пришло ощущение единства, не сравнимого ни с чем.
Стигиец вновь обрел способность мыслить, и в то же время продолжал чувствовать блаженное единство со своим божеством. Теперь, когда он ощутил свою причастность к Сету, хотя и сознавал, что он лишь крохотная частица, растворенная в могучем повелителе, он увидел перед собой ожившую морду Великого Змея Ночи.
Что это?
Xapaг вздрогнул. Быть может, ему это почудилось? Бронзовое тело змея которого он считал лишь символом Великого Сета, но не более того, шевельнулось. Жрец замер и сам стал подобен изваянию.
Хищная пасть сомкнулась, черный язык засновал взад-вперед.
— Ш-ш-ш! Ты не оди-ин!
— Это Хараг!— Рамсис говорил, не оборачиваясь. — Если ты поможешь нам, он станет Верховным Жрецом Затха! Без его помощи мне не обойтись!
— Ты не один — вновь повторил змей, словно обвиняя своего жреца в измене.
— Выслушай меня, Отец Тьмы! Хараг владеет Талисманом Силы!
— Я слыш-шал о таком! — Черные глаза змея сверкнули пламенем. — Что хочет слуга Затх-ха?
— Силой Талисмана нельзя воспользоваться она, она скована Незримым. Возвращение демона в мир — его плата за освобождение силы камня. Сейчас нам нужно…
— Я зна-аю, что вам нужно.
Сказав это змей замер, и Xapaгy на мгновение показалось, что он вновь обратился в мертвую бронзу.
— Ты поможешь нам? — Рамсис впервые забеспокоился, видимо, подумав так же.
— Помолчи-и, я думаю…
Рамсис умолк, а Харат вновь задумался о величии стигийского бога.
До сих пор он считал, что статуя Сета — не более чем символ. Подобных изображений в святилищах бога-паука много, и служат они лишь олицетворением божества, чтобы верующий мог обратиться к нему, но доходит ли молитва до ушей бога… Одному Затху о том известно.
До сих пор, по крайней мере, ни он сам и никто другой не удостаивались ответа своего бога. Некоторые испытывали озарения — или думали, что испытывают их,— принимая его за ответ на вопрос . Таких вестников божественной воли было немного. Они пользовались почетом и уважением жрецов, хотя сам Хараг никогда не верил, что бог таким способом передает свои повеления.
Он видел причину подобного равнодушия бога к своим почитателям в том, что паук спит. Спит и не знает об их нуждах. Он, Хараг, разбудит великого Затха, и живой бог придет в мир, заставив его содрогнуться от своей мощи! И гope тогда жалким глупцам, дерзнувшим выбрать себе иного властителя дум!
Внезапно рассуждения его оборвались. Он увидел, как змей начал менять позы, делая это то плавно, то мгновенными перестановками. Хараг почувствовал, что мысли его, путаются, душа наполняется восторгом, преклонением перед чужим божеством, подчиняется его воле. Он подумал, было, что не должен допустить этого, но не успел — мысль эта оборвалась, и великий Хараг замер безжизненным изваянием, не ведая о том, что происходит вокруг.
Змей замер, и теперь лишь сновавший между зубами язык свидетельствовал о том, что он еще не покинул мир людей.
— Ты должен завладеть Талисманом для меня-a! — прошипел он.— Не бойс-ся, он не с-слыш-шит нас-с! Ты завладеешь камнем, даже ценой свободы Незримого!
— Но повелитель…— начал было Рамсис, но Темный Бог прервал своего слугу.
— Не все боги соглас-сны с его возвращ-щением, а пока придвинь ко мне паучий глаз,— в голосе Сета послышалось пренебрежение, и Рамсис невольно обернулся, но Хараг по-прежнему был неподвижен,— и разбуди жреца.
Рамсис поднялся.
— Хараг! — тихонько позвал он.
Жрец встрепенулся, словно очнувшись от легкого обморока, и вопросительно посмотрел на стигийца.
— Мой повелитель желает видеть, что происходит в доме.
Хараг даже не заметил короткого беспамятства. Ему лишь показалось, что в какой-то миг слегка закружилась голова, но головокружение тотчас прошло, едва Рамсис обратился к нему с вопросом. Без лишних слов он подошел к столу, и они вдвоем, не прибегая к помощи слуг, слегка передвинули его и чуть развернули укутанное покрывалом.
Оба жреца встали с двух сторон змея.
— Покажите мне дом-м…
Рамсис покосился на Xapaгa. Хараг рывком сорвал покрывало и сосредоточился. Рамсис впился взглядом в Зрачок Затха.
Это оказался круглый, величиной с голову человека, непроницаемо черный шар, разделенный как бы надвое и если задняя его половина была матово-черной, то передняя искрилась в тусклом свете факелов, словно состояла из неисчислимого количества зеркал, настолько крохотных, что каждое из них в отдельности рассмотреть было просто невозможно.
