Ярослав Коваль - Венец проигравшего
— Ты обозначил свою позицию слишком резко, — сказала Аштия, когда Сергей поспешно ушёл. — Слишком неожиданно. Не опасаешься, что предшествующий сын именно сейчас захочет как-то выразить своё неудовольствие?
— Пусть только попробует… А что — ты уже наслышана о наших семейных неурядицах?
— Кое-что. Краем уха. Знаешь, то, что ты выдал старшую дочь замуж за простолюдина, стало известно уже всей Империи. По крайней мере, всем, кто хотел об этом слушать.
— Ты тоже хотела?
— Конечно. Ты ведь моя родня. Мне пришлось поработать сплетницей хотя бы затем, чтоб имя твоей старшенькой не полоскали во всех тавернах. Я намекнула, что если ты решил выдать за простолюдина дочь чистую, как снег, значит, с ней всё в порядке, просто ты — самодур. Поверь, так намного лучше.
— Конечно. — Я поднёс к губам её руку. — Действительно ж самодур, сама видишь. И как ты сумела доказать, что Амхин чиста?
— Тем, что у неё до сих пор живот не лезет на нос. Мне поверили, ведь я, с одной стороны, вхожа в семью Серт, а с другой — с вами прочно не связана. Падение вашей репутации не повредит моей. Хотя, откровенно говоря, мне очень интересно, что же сподвигло тебя выбрать ей именно этого мужа.
— Они полюбили друг друга.
— Мда… Догадывалась, что ты либерален, но не думала, что настолько.
— Порицаешь меня?
— Я? Какое имею право? Мой муж тоже родился простолюдином. А отец хоть и был знатным, но происходил из такого захудалого рода, что гордиться тут нечем. Просто ты, пожалуй, единственный в истории Империи основатель рода, позволивший старшей дочери выйти за человека незнатного.
— Я предпочитаю прокладывать свой путь.
— Прекрасно. Я постараюсь тебя поддержать. — Она усмехнулась. — Ты становишься полезным союзником.
Уже к закату мы были в Белом распадке. Можно было, конечно, переночевать в Хрустальной крепости, но Аштия торопила меня. Поэтому, миновав ущелье, я вместе с нею поднялся в седло огромного вершника, способного идти сквозь небо даже ночью. Закутался в меховой плащ, а названой сестре отдал пуховый. Из охраны с нами были только двое, остальные следовали на других ящерах, но даже если бы мы с Аше оказались тет-а-тет, говорить было бы невозможно — ветер буквально оглушал. Так что я прикорнул, стараясь не слишком наваливаться на спутницу.
Нет ничего прекраснее полёта в небесах, хоть ночных, хоть дневных, хоть обрызганных цветами восходящего или нисходящего солнца. Однако, какую бы прелесть ни являла земля, видимая с высоты птичьего полёта, искупить серьёзные неудобства путешествия красота не способна. Как любоваться чудесами мира, если по глазам бьёт ледяной ветер, как внимать хрустальной музыке сфер, если в ушах гудит настоящий ураган? Как насладиться, если сходишь с ума от боли в заднице и коченеешь от холода? Очень тут не хватает комфорта авиаперелётов, как у меня на родине.
Столиц в ночной тьме, столиц, залитых огнями, как магическими, так и живыми, я не увидел — путешествие закончилось поздним утром. И сна как такового, конечно, не получилось. Ко двору мы оба с Аштией явились зелёными с недосыпа, с одинаковыми одуревшими лицами. Не помогло даже умывание попеременно горячей и холодной водой. Вышедший к нам главный секретарь его величества, Хусмар Гевад, державшийся намного свободнее других придворных по праву давней дружеской близости с императором, поморщился.
— Вы бы лучше подремали хоть пару часиков, и тогда являлись на доклад… Всё настолько серьёзно?
— Если государь занят, дело подождёт. Однако хотелось бы поскорее.
— Я узнаю… Его величество желает принять госпожу Солор и господина Серта прямо сейчас. Я распоряжусь подать шоколад.
— Мне лучше какой-нибудь холодный тоник, — ответила Аштия. И сбросила с плеч последнюю тёплую накидку. — Господи, как же тут хорошо, тепло!
— Да, здесь вам не север, — согласился я, хотя на мой сугубый вкус в Серте пока ещё царило ласковое лето, а столицами правил зной. Сомнительное для меня, северянина, удовольствие — торчать здесь. Лучше б закончить дела поскорее и вернуться в свои владения. Там ведь столько дел накопилось, что ого-го!..
Нас не задержали на входе в императорский дворец, наоборот, радушно встретили в первой же приёмной и, едва узнав, сразу отвели в большой кабинет… Что уже само по себе удивительно. Государь вошёл к нам не при параде, одетый почти по-домашнему Однако почему же тогда был выбран большой кабинет? Мы могли бы побеседовать в малом или в каминном, там удобнее.
Я едва успел усесться на место, которое мне указал государь, как пришлось вскакивать — вошла миледи Джайда. Сколько раз уже видел её, взаимодействовал, даже общался, и по-прежнему каждый раз поражаюсь, насколько она совершенна, насколько прекрасна. Наедине с такой красотой становится не по себе. Многие мужчины, внезапно оказываясь рядом с супругой императора, теряются и запоздало вспоминают даже элементарные правила вежливости.
Впрочем, это только первое впечатление от её светлости. Потом привыкаешь, что ли, растерянность отпускает, и можно дальше свободно управлять своими мыслями.
С матерью Джайда поздоровалась сдержанно, но они всегда так общались при посторонних. Как я ни присматривался — не смог разглядеть между ними лишней напряжённости или наоборот, чрезмерной доверительности. Всё как всегда. Был между ними деликатный разговор, или Джайда до сих пор ничего не знает? Да наверняка знает!
Правда, может быть, ей просто искренне безразлично, с кем крутит её муж. У них ведь тут другие нравы и другие традиции, ревность к супругу — чувство лишнее, странное, чужое. Что могло бы его оправдать в мире ничем не ограниченной полигинии?[3] Особенно если речь идёт о государе, который, кажется, перекрутил уже со всеми мало-мальски привлекательными женщинами в Империи. Его жена, похоже, воспринимает мужние гульки как должное. Честь и хвала её горделивой сдержанности, а также тому, что бабьими спорами из-за мужика высокопоставленные дамы явно не собираются вредить государству.
А ведь могли бы! Старшая дочь Аштии уже не та, что прежде. Это уже не привыкшая смущаться и потому подчёркнуто сдержанная девчонка, которая послушно ждёт, будет ли материнское решение в её пользу или же нет, и чем вообще закончатся метания госпожи Главнокомандующей по вопросу передачи золотого диска. Джайда уже узнала, что такое власть, почувствовала себя в ней и поняла, что находится на своём месте.
Она, конечно, не собирается выпускать её из рук. И внутренняя сила, заключённая в её столь совершенном теле, пожалуй, сводила на нет могущество внешней привлекательности, потому что красота с такой начинкой начинает пугать.
