Карина Демина - Хельмова дюжина красавиц (СИ)
— Твое… выходит, зря я человеку нос сломал… — Лихо провел ладонью по подолу и, вздохнув, платье вернул к иным, более мужским нарядом. К счастью, в ящик с бельем, где лежали преочаровательные панталоны и пара шелковых чулок с кружевными подвязочками, он лезть не стал. — И челюсть тоже…
— Одному, что ли?
— Разным…
Но руку подал, помогая подняться.
— Я ж уверен был, что вранье все… — братец выглядел донельзя огорченным, и Себастьяну стало вдруг стыдно. А еще прежняя обида очнулась.
Нет, «Охальник», конечно, поспешил с выводами, но… разве ж это повод, чтобы от Себастьяна отказываться, как то отец сделал?
— Тебя… гм… склонили, да? — с надеждой поинтересовался Лихослав. — Заставили?
— Нет. Я сам… добровольно…
Лихо молчал, разглядывая исподлобья.
И Себастьян взгляда не отвел.
…что-то не то…
…не так…
…не правильно… Лихо изменился, что логично, но… черты лица?
Иное.
Мелочь какая-то, пустяшная, но мешавшая сосредоточиться.
— Все равно… — Лихо прижал подбородок к шее, набычился. — Бес, ты мой брат. И я от тебя отказываться не собираюсь.
— Спасибо.
— Пожалуйста. Отец, думаю, остынет… образумится…
— Лихослав…
— …и я понимаю, почему ты молчал…
— Лихослав, послушай…
— …конечно, тебе придется тяжело…
— Лихо!
— Старика тронуть не посмеют, себе дороже, а вот ты…
— Лихослав, Хельм тебя задери! — Себастьян тряхнул дорогого братца. — Успокойся. Ты… неправильные вопросы задавал.
…и тут плутовка черноглазая, осемнадцати лихих годков отроду, соизволила очнуться.
…хорош, братец…
…братец ведь, родной…
…но хорош весьма, мундир королевских улан ему к лицу, даром, что ношеный, выгоревший, и само это лицо, строгое, благородное в каждой черте своей, до отвращения привлекательно. Глаза синющие с желтым ободочком, чуть прищуренные… волосы светлые…
Губы жесткие.
Подбородок квадратный.
До холеры романтичный образ.
Себастьян попытался плутовку унять, но она, скользнув по княжичу Вевельскому томным взглядом, затрепетала ресницами, исторгла тяжкий вздох. И потянула обличье на себя.
— Ты… Себастьян!
— Тихо! — благо, хоть сноровка осталась прежняя.
Спасибо, Аврелий Яковлевич, вот что значит пространное выраженьице «некоторая нестабильность с вероятным доминированием магической сущности». И совет из дому носу не казать. У Старика, значит, теоретически выходило все ладно и складно, а на практике Себастьян Вевельский, матерясь сквозь зубы приятным контральто, одной рукой дорогого братца к пышной груди прижимал, другой — рот затыкал.
Братец ерзал, на грудь пялился и хрипел, не то от возмущения, не то от восторга. Себастьян очень надеялся, что возмущения было больше… все-таки и вправду брат.
— Отпусти! — Лихо умудрился за пальцы цапнуть. — Извращенец несчастный!
Ну хоть орать не стал.
— Почему несчастный?
— То есть, — пробормотал Лихо, взгляд отводя и пунцовея, — почему извращенец, ты не…
Судорожно сглотнул и попытался из захвата вырваться.
А силен стал, младшенький…
— Не те… вопросы… клятва, — контракт, кровью подписанный, пусть последний семилетний и не из мальчишеской блажи, но по любви большой к непростому своему делу, но все ж — вещь серьезная. — Не ори, ладно?
Себастьян братца отпустил, и тот отскочил.
И руку вытянув, ткнув пальцем в ту самую пышную грудь, которая до предела натянула Себастьянову рубаху, прошипел.
— Т-ты… оно натуральное?
— Натуральней некуда. Забудь, что видел, — плутовка отступила, позволяя Себастьяну вернуть исконное обличье. — Это…
Горло стянул незримый поводок колдовской клятвы.
— Я понял, — Лихо встал у двери, прислонился, запирая одно и, вытащив из ворота зачарованную булавку, вогнал в косяк. — Информация в газете — ложь?
— Смотря какая.
— Снимки правдивы?
— Да.
— Но интерпретация ошибочна?
Когда братец переставал притворяться настоящим уланом, лихим и безголовым, он мыслил на редкость быстро и здраво.
…желтизна в глазах расползалась.
— Да.
— То, что я… видел, точнее, чего не видел, часть нового дела?
— Да.
— Не хочу спрашивать, во что ты влез, но… если вдруг помощь понадобится, то… — Лихо сцепил пальцы.
— Понадобится, — нехотя признался Себастьян. — Проводишь меня до вокзала?
— И далеко уезжаешь?
— На Спаживецкие воды… нервы лечить…
Лихослав кивнул.
Проводит.
И чемодан с растреклятым чесучевым платьем, чулочками, подвязками, а тако же светлым париком, поднесет… и прощание устоит слезное, благо, свидетелей отъезда будет множество.
— Я рад, что ты вернулся, — скажет Себастьян уже в купе первого класса, сожалея о том, что не поговорили-таки нормально.
— Я тоже… наверное, рад.
— Мир?
Лихо руку пожмет, но взгляд отведет. И именно тогда станет понятно, что же с ним не так:
— У тебя глаза цвет поменяли.
— Не полностью.
— Проблемы?
— Нет, — он соврет, младший брат, неожиданно ставший слишком взрослым.
— Если вдруг…
— Я знаю, — Лихо кивнет. — Тебе пора. Потом поговорим.
И это его «потом» обнадеживало.
Поговорят. Выяснят. И хельмово нынешнее перемирие, глядишь, и вправо в мир переродится.
…Себастьян сойдет на Заречной станции, где пересядет в крытый экипаж…
…а в экипаже в славный полуночный Познаньск вернется уже панночка Тиана Белопольска, шляхетного славного рода, корни которого прочно переплелись с королевскими. И что за дело, если родство это не спасло род от разорения? И ныне из всех владений осталась лишь старый особняк на Бялой гуре?
…и видать, от полного отчаяния писал пан Белопольски королю, просил за племянницу, которую в письме величал «девкою задорной, хотя и не шибкого ума»…
…а Его Величество, вспомнив о дальней сродственнице, милостью высочайшей включил панночку Тиану в число конкурсанток, вдруг да получится отыскать супруга?
Простая история.
Обыкновенная… и объясняющая, что скудный багаж, что вышедшие из моды платья… но как бы там ни было, панночка Белопольска в будущее смотрела с немалым оптимизмом.
